Край богатый дичью

В далеких девяностых, когда огромная и некогда могучая страна разваливалась на части, вместе с ней гибли многие предприятия. Особенно туго пришлось колхозам и совхозам, которые враз стали никому не нужны. Земли одного из таких совхозов подступали к самой границе нашего славного города, города металлургов, шахтеров, и красных воробьев. После того, как совхоз разорился, часть его земель была продана под застройку частного сектора. Несмотря на некоторую удаленность от цивилизации (до ближайшей остановки надо было топать вдоль объездной дороги три километра), место это было весьма привлекательное: плодородная земля, дубовая посадка рядом и относительно чистая река. Принимая во внимание страсть нашего народа к земледелию, участки были раскуплены в кратчайшие сроки. Часть из них мгновенно превратилась в картофельные плантации, а часть – в стройплощадки. В числе счастливых застройщиков была и моя предприимчивая и энергичная бабушка. После памятной всем денежной реформы, большинство строек остановились на неопределенный срок. Там, где должен был стоять поселок, насчитывающий не менее, чем полторы сотни домов, оказались построенными и заселенными всего пять, у самой реки. На остальном пространстве огороды чередовались с осыпающимися котлованами и зарастающими травой фундаментами. Все это я рассказал, чтобы читатель мог представить себе в общих чертах те места, о которых я буду повествовать дальше.

За год до того, когда моя бабушка начала строительство своего дома, отец занялся охотой и приобрел ружье – новое ИЖ27Е двенадцатого калибра. Съездив пару раз с ним на зайца, я тоже загорелся охотой, оформил массу бумаг, и летом отец купил еще одно ружье для меня. Это была одностволка ИЖ17 шестнадцатого калибра. И вот настал день, когда я получил возможность испытать свое ружье в деле.

Приехали мы на бабушкину стройку уже под вечер. Кроме гордо стремившегося к облакам деревянного туалета и маленького сарайчика, других построек на участке пока не было. Переодевшись в том сарайчике, я совершил один из самых важных и знаменательных поступков в моей жизни – зарядил ружье и вышел в поле. Точнее в огороды.

Мы решили начать с самых крайних огородов у реки и продвигаться вверх, (местность имела небольшой уклон) к автотрассе. Когда мы почти вышли на исходную позицию, я оглянулся назад и увидел огромную стаю птиц, снижающуюся над заросшим невысокой травой огородом.

– Смотри! Голуби! – потянул я отца за рукав и перехватил ружье, готовясь стрелять.

Справедливости ради, надо заметить, что куропаток я видел всего второй раз в жизни. Я не думал, что они могут летать такими стаями (а птиц там было никак не меньше трех десятков), вот и перепутал их с голубями.

– Это не голуби, – ответил отец, – это куропатки!

От такого известия мое сердце забилось еще быстрее.

– Делаем так, – продолжал отец, – возьми Клайда на поводок, и попробуем подойти к ним поближе. Начнут взлетать – бросай поводок и стреляй.

Мы шли открыто, не таясь. Подкрадываться к цели, имея на поводке радостно лающего молодого спаниеля, было решительно невозможно. И все же нам удалось сократить расстояние до куропаток вполовину, прежде, чем они стали шумно взлетать. Я отпустил поводок, вскинул ружье и выстрелил. Одна птица упала на землю, перекувыркнулась и побежала искать укрытие среди разбросанных неподалеку бетонных блоков. Молодой и неопытный Клайд носился взадвперед по траве, в которой только что сидели куропатки, и заливисто лаял. Я бежал к блокам, пытаясь, на бегу перезарядить ружье.

Трудно описать волнение, охватившее меня в те минуты. Я видел, как раненая птица забилась между блоками, и хотел выстрелить в нее еще раз. Сообразив, что после выстрела с такого расстояния, собирать будет нечего, я кинулся за собакой. Притащив за поводок спаниеля к блокам, я ткнул его мордой в щель. Азартно взвизгнув, Клайд протиснулся в узкий проход и схватил подранка. Я выдернул его наружу, а потом боролся с ним, пока не отобрал уже мертвую птицу. Счастливо улыбаясь, я поднял добычу высоко над головой и понес показать ее отцу. Это была моя первая добыча, первый в жизни удачный выстрел.

Продолжив намеченный ранее маршрут, мы подняли еще две или три стаи куропаток. Они были такие же большие и непуганые. В тот вечер мы открыли для себя настоящий охотничий рай. Наверное, именно такое место имели ввиду индейцы и викинги, когда говорили, что души охотников, отправляются в края богатые дичью. Только мы попали в такие края еще при жизни. Кроме того, изза своих размеров, этот участок угодий не подходил для коллективных охот, и нам с отцом иногда встречались лишь такие же охотникиодиночки, как мы.

Купание – это традиция

В начале своего рассказа я упоминал о реке, которая протекала неподалеку. Берега ее обильно поросли камышом. Но рыбаки проделали в этих зарослях множество проходов для того, чтобы можно было подгонять лодки к самому берегу. Проходы эти были достаточно широки, а камыши наоборот, не очень далеко заходили в реку, обеспечивая приличный обзор водоема. Кро-ме того, с нашей стороны берег был высоким. Одним словом при желании, даже не подходя к проходам, можно было высматривать кормящихся лысух, которых тут водилось довольно много. Там, где река делала поворот, она была особенно широка, а на берегу в этом месте был холм. С этого холма открывалась удивительная по своей красоте панорама. Вдоль берегов тянулась зелено-желтая стена камышей, рядом с которой ныряли и деловито чистили перья лысухи. Иногда можно было увидеть, как из прохода неторопливо выплывает на лодке рыбак. Он степенно работает веслами и сваренная из листового железа лодка, гордо вспенивает перед собой воду. Достигнув нескольких вбитых в дно "тычки", рыбак привязывает свое судно кормой и носом к двум из них и, забросив удочки, погружается в блаженную дрему. А с обеих сторон, на сколько хватает глаз, блестит и петляет синей лентой матушка-река. Можно стоять и любоваться этой красотой, а если обернуться и посмотреть назад, то перед глазами до самого горизонта простираются поля, на которых подсолнух чередуется с просом или кукурузой.

Но не только для эстетических целей служил нам этот холм. Взобравшись на него, можно было сразу определить: есть дичь на воде или нет. И, что очень важно, не стоит ли под камышом чья-нибудь лодка. После этого можно было идти и через просветы в камышах стрелять неосторожных лысух. Иногда встречались там и кряквы, но это бывало крайне редко. Если удавалось подстрелить лысуху на "чистом", то Клайд обычно приносил ее. Но бывало и так: пальнешь лысмана, а он за камышом упадет или далеко от берега, и собака его не видит. Тогда приходилось самим купаться. Если август-сентябрь, то это даже приятно было. Окунешься в прохладную воду, поплещешься немного и сразу усталости, как не бывало.

Охотились мы так однажды в конце октября. Погода ветреная, небо затянуло к дождю и не жарко уже. Под "камуфляжами" свитера были надеты. Вышли к просвету – лысуха плавает метрах в двадцати, я бахнул навскидку и промазал. Птица шумно отбежала по воде на безопасное расстояние и поплыла вдоль берега. На следующем просвете мы снова увидели ее. Тогда отец снял с плеча ружье и говорит:

– Смотри, как стрелять надо!

А до лысмана уже метров сорок-пятьдесят, хотя на воде, конечно, трудно расстояние определить. В общем, целился он целился, потом – ба-бах! И есть! Перевернулась птица на бок, крылом пару раз трепыхнулась и затихла. Клайд в воду прыгнул и поплыл. Доплыл до какой-то дрейфующей палки и тащит ее. Мы ему кричим, что не то, мол, дальше тебе, а он поплавает-