Честно признаться, не снилось мне и не мечталось в юности убить гуся. Даже сама мысль об этом казалась фантастикой.

Хаджибейский и Телегульский лиманы под Одессой не очень годились для обитания гусей: слишком часто сновали там рыбацкие шаланды и моторки от одного берега к другому да и не было подходящих отмелей и кос.

Когда доводилось видеть в небе пролетающий наискось над убранными полями ржи волнистый гогочущий клин, сердца наши невольно замирали, и мы долго провожали гусей тоскливыми взглядами. Недавняя утренняя охота на чирков и куликов в прибрежных зарослях чахлого камыша казалась нам делом пустяшным, несерьезной мальчишеской забавой. Я невольно задавался вопросом: куда они летят? Откуда? Ведь где-то есть болото или озеро, где заночуют, а утром, темнозорью, отправятся в поля на кормежку. Но как отыскать их?

И все же однажды мне повезло, настал и мой черед открыть счет серьезным охотничьим трофеям. В ту пору я был еще студентом, в сентябре решил прихватить с собой ружье, рассчитывая пострелять в один из выходных. Хозяин хаты, где мы определились на постой, был рыбаком, звали его Парамоном.

— Ну, лягай раньше, хлопец, завтра возьму тебя в плавни, отчалим по-темному, — сказал он в субботу вечером.

Ночь выдалась теплая, росистая, над водой клубился зыбкий туман, кругом на реке стояла удивительная тишь.

— А куда сперва едем — на рыбалку или на охоту? — спросил я, примостясь на носу фелюги.

— В Турцию! — засмеялся кто-то рядом в темноте. Синеватой вспышкой дрогнул огонек, осветил на секунду лицо прикуривающего рыбака на корме. — В птичье царство! — добавил он с хрипотцой в голосе и склонился над мотором.

— На взморье идем сети выбирать зараз, тебя и высадим на острове попутно, а обратном заберем, — мягко пояснил мне Парамон. — Да ты не думай, не суетись, все само образуется по обстановке, настреляешься вволю. Не забудь и на нашу с Петром долю заполевать по гусачку.

Мы вышли в Дунай, мимо поплыли очертания сплошь заросших островов, на их фоне редкие огоньки бакенов казались гораздо ярче, чем на фоне неба. Стационарный движок глухо постукивал, гнал перед носом фелюги с мягким шелестом пенный бурун; на реке, ближе к устью, то и дело шумно плескала рыба, из-под берега с низкими гортанными криками изредка срывались цапли. За кормой тянулся серебристый, временами вспыхивающий фосфорными блестками, след.

Высадили меня на черневший в устье утюгом остров — названия его не помню, — а кругом тьма лежит библейская, серп месяца скрылся за облаками, камыш повсюду выше головы, и непонятно, куда идти. Где-то неподалеку тревожно кричат гуси: много, видно, гусей там в ту пору собралось. Я почему-то подумал, что я единственный человек на этой необитаемой земле, единственный охотник в островах, заблудший в дебрях. Зато уж полноправный хозяин. Ну уж, сказал я себе, поживем мы тут в волю! Ладно, не соскучимся. Отбиться от зверя патронов хватит... Бог не выдаст, а кабан, хоть и дикий, не съест. Поправил я свой рюкзачок за спиной и неспешно направился вдоль уреза воды во тьму навстречу неизвестному, но почему-то многообещающе пленительному. Мне хотелось идти как можно тише, чтобы не потревожить гусей на острове, там, в глубине, но сухой плавник то и дело предательски потрескивал под ногами. В мое разгоряченное лицо дул с моря приятный утренний бриз, на востоке постепенно заметно рассмеркивалось, темно-лиловая густень у горизонта неумолимо набухала малиновым, теплым светом, но звезды еще были пристально ярки и твердо горели высоко в небе. Чем дальше я шел, тем вернее чувствовал себя на острове и все больше и больше уток взлетало впереди и рядом по сторонам; то и дело слышались тревожные, короткие всплески, треск мощных крыльев, кряканье селезней в непроходимых крепях за плотной стеной камыша, которая тянулась неправильными зигзагами.

Если бы в этой темени и удалось что-то выцелить чудом влет на проглядывающей временами лунной дорожке, я все равно не стал бы сейчас стрелять, нарушая священную тишину, — ведь где-то совсем рядом, в невероятной близи, таились в камышах гуси, и от их тревожного гомона у меня начинался уже нервный озноб. А потом они как-то разом особенно дружно и громко загомонили, точно подбадривая друг друга на своем гортанном птичьем языке, точно придя скопом к какому-то общему согласию, и, едва разрядилась малиновым просветом тугая дымчатая синева над морем, первая стая тяжело взмыла в стылое небо над вздернутыми султанчиками камыша, за ней тотчас потянулась другая, третья... Они летели плотными шеренгами, с какой-то особенной, как мне показалось тогда, торжественностью, словно выполняя строго заведенный ритуал и боясь упустить свой гусиный утренний час, летели молча, и только вожак изредка коротко погогатывал, — дескать, все в полном порядке, давайте, ребята, смело за мной; постепенно они вытягивались над горизонтом, низко, метрах в двадцати пяти, и мне хорошо были видны подтянутые к серебристым перьям розовые лапы, коричневатый крап окраса на груди.

Господи, сказал я себе, первый раз вижу так близко гусей, гусей, провозглашающих смену времен года, зримых мной прежде только в недоступной гордой вышине неба.

Я остолбенело смотрел на них, точно ввергнутый в гипноз. Кто бы крикнул мне в эту секунду: "Чего же ты, растяпа эдакий, медлишь, не стреляешь?.. Ведь еще секунда, другая — и поминай, как звали!" Но в этот миг некая непонятная сила — назовите ее азартом, страстью, рукой самого божьего провидения — заставила вскинуть ружье, затем, слегка поведя стволами вперед и вверх, я выстрелил дублетом в уже пролетевшую мимо стаю...

АНОНС. Номер Вы можете приобрести в редакции или получить по почте.