Вечереет. За окнами, плавно кружась, опускаются снежинки и сразу же тают на землю...

— Чай идите пить с пирогом, — зовет мама.

В кухне на столе пышет ароматным жаром румяный, только из духовки, пирог с капустой; в чашки налит душистый цейлонский чай; дольки лимона лежат на синеузорчатом блюдечке; в хрустальной вазе варенье из слив.

— Так ты завтра едешь? — спрашивает отец.

— Да, договорились с Евгением.

— Шерстяные носки и свитер берешь?

— Да.

— Сколько патронов берешь?

— Сорок четыре.

— Ну, давай... Встаешь рано?

— В семь...

Утро.

На календаре первое декабря, суббота.

К десяти часам с другом-охотником Евгением я уже был на его даче. Протопив печку и сделав кое-что по хозяйству, около четырех вечера поспешили мы с ружьями к заливу. Вокруг блеклые картины: голые деревья, побуревшие, поникшие травы, черные ветви кустов. Скучные виды. Но что может быть лучше для глаз охотника!

Вдоль берега тянутся полосой пожухлые рогозы, а за ними раскинулась гладь залива. Далеко на воде заманчиво темнеет стайка каких-то уток. В окрестных просторах ни рыбаков на воде, ни охотников на берегах — мы одни.

Заходим в сапогах по колено в воду — ставим с десяток резиновых утиных чучел. Прячемся в рогозе в шагах восьмидесяти друг от друга. Тихо угасает серый свет короткого дня. Взглядом окидываю небо и воду. В метрах полтороаста справа замечаю на заливе четверку уток. Не плывут ли к чучелам? Нет, кормятся, ныряя, на одном месте, держась метрах в полста от зарослей. А если попробовать подойти к ним? Начинаю подкрадываться через рогоз. Согнувшись и медленно переставляя ноги по вязкому илу, черепашьими шагами двигаюсь к открытой воде, где утки. Но не подпустив на выстрел, заподозрив неладное, утки поднялись и улетели.

Потянул холодный северный ветер. Сухие заросли рогоза не защищают от него. Поднялась волна и одна за одной монотонно пересекают водную ширь. Над водой летит пара крякв. Проходят стороной на соседний большой пруд , за дамбу. Вот еще летит пара, тоже далеко; потом — еще. Мимо Евгения тянет тройка крыжней. Он бьет дуплетом и одна утка, сломавшись, валится камнем вниз. Через минут пять пролетает между нами одиночка. Стреляем оба и утка шлепается о землю в шагах полста.

— Твоя! — кричит Евгений тут же.

Я не возражаю, иду за добычей. На песке, белея подбоем крыльев, лежит плотная крякуха.

Погас закат. Совсем стемнело. Слышно, как на воду опускаются утки где-то против наших чучел, но уже ничего не видно. Подходит Евгений с крыжнем и весело подытоживает нашу охоту:

— По крыжню взяли, дело сделано, и домой не стыдно возвращаться. Собираем в рюкзак мокрые чучела и отправляемся на ночлег.