В Киев отец вернулся поздно вечером в воскресенье. С охоты привез двух сизоспинных, белогрудых русаков и подвесил их за окном на холод. Всю следующую неделю, после работы, засиживаясь за полночь, печатал и проявлял фотографии, снятые новеньким «Зенитом». Мне рассказывал, как охотился, показывая свежие фотоснимки. Поля и овраги под родным Корсунем отец очень любил, и при всякой возможности старался хотя бы раз в году съездить туда на заячью охоту.

— Ты не представляешь себе, какие там просторы и красота! — говорил он мне, школьнику, называя окрестные урочища, села и ближайшие станции на железной дороге: Сотники, Самородня, Кошмак, Завадовка…

Охотиться там он начал в четырнадцать лет с легкой бельгийской двухстволкой 20-го калибра, и выходил по окрестностям не одну сотню километров с отцом и братьями-охотниками.

— Под Киевом места в основном ровные, куда ни возьми: на Малин, Нежин, Яготин. Под Корсунем же не так, местность всюду пересеченная. Яры-овраги колоссальные, балки и пойма р. Роси. По долам и взгорьям поля чередуются с лугами, лесами и перелесками. Вот смотри, — показывает напечатанные снимки, помещенные уже в домашний альбом. — Это овраги по правому берегу Роси, за лесом, у села Деренкивець, а это увалы и балки за Гарбузином на левом берегу. Особенно красиво там зимой, когда тонким рисунком на белом снегу выделяется узор древесных ветвей и кустарников, стеблей сухих трав, оттеняются все впадины, борозды, террасы, полосы посадок и межи.

— А сколько вы за день по этим буеракам выхаживали? — спрашиваю.

— Думаю, не менее тридцати километров, а то и больше. Это к тому, как на вопрос: что убил? охотник обычно отвечает: ноги! — улыбаясь, говорит отец, и рассказывает дальше:

«Целый день ходишь — к вечеру еле двигаешься. Черноземная пашня, когда мокрая, пудовыми веригами на сапогах виснет. При каждом шаге будто хватает тебя за ноги. Устанешь так, что завтра, кажется, не шелохнешься. Засыпаешь как убитый, а на следующее утро опять охота в охотку. Подымаешься и снова идешь. В субботу мы до прошли с. Деренкивця и через с. Черепин обратно вернулись. В воскресенье ходили до с. Нетеребки и к лесу на с. Бровахи. Кроме меня с Леонидом (киевский друг отца), из местных были: Степан, Павел (сын школьного товарища) и три их приятеля — Митя, Иван и Виктор. Все ходоки заправские и охотники горячие. За зайцем готовы целый день, как гончаки, гнаться. Из-за этого, то в сторону куда-то попрут, а чаще вперед вырываются и линию не держат. Самый уравновешенный Степан. Он всегда с местом толково определяется — где и какой зверь может быть, как лучше к нему подойти, как загон направить. Со Степаном охотиться хорошо, мы друг друга всегда с полуслова понимаем».

Степан — чернявый, среднего роста, подтянутый, молодцеватый. На четыре года моложе моего отца. У него был остроухий рыжеватый пес Чекан с пушистым хвостом, как у лисицы. В охоте изрядно смышленый. На поле далеко не убегал, искал зайца вблизи хозяина. Степан брал его, когда охотился сам или же вдвоем, втроем. Когда охотников собиралось много, то Чекана оставлял во дворе на привязи, опасаясь, чтобы собака случайно не попала под неосторожный выстрел. За подранком Чекан шел неотступно, и в этом была его особенная помощь.

Я с упоением слушал рассказ отца, вглядываясь в свежие фотографии и, живо представляя себе картины охоты, переживал услышанное. Только через пять лет, когда мне исполнится 20, я, наконец, смогу обзавестись ружьем и тоже стану охотником.

«В субботу утром мы встали около шести, — продолжает отец. Темно на улице, в облачном ноябрьском небе ни звездочки. Пока вышли из поселка, перешли по железнодорожному мосту Рось, слегка забрезжило. Воздух пахнет влажной пашней и увядшими бурьянами. Идем полем. С километр-полтора прошли. Тут Виктор стреляет и берет зайца. Удачно, но теперь ему целый день этого зайца носить. Правда, как говорится, «своя ноша не тянет». Места попадаются разные — балки, увалы, овраги. То пашня, зеленя, залежь, а то кустарники, посадки, перелески. Идем, намеряя километры. Вот от Степана поднялся заяц. Стрельнул он его, а заяц в соседнюю балку скрылся. Степан к ее краю выбежал. Стоит. Мы подошли. Нигде зайца не видно, хотя балку овцы наголо выстригли. Все, как на ладони, просматривается. Куда заяц делся? — недоумеваем. А в шагах тридцати, у края склона промоина виднеется с нависшей дерновиной. Догадались туда заглянуть. В ней косой и лежал готовый. Вскоре взял зайца и Леонид у края залежи. Здорово он стреляет, верного не упустит. В одном месте спускаемся по террасированному склону. На другую сторону широкой балки переходим. Террасы идут поперек склона широкими уступами. На них разные лиственные деревья посажены, много дубков с не опавшими медно-бурыми листьями. По краям уступов желтоватой щеткой сухие травы топорщатся. Вдруг слышу какой-то шорох, и из-под облиственного дубка мелькнул боком заяц. Он, хитрец, сразу перескочил на террасу ниже, и скрылся. Кричу, идущему неподалеку Ивану: Пыльнуй! Тот остановился, приготовился, а заяц за уступом мимо пробрался скрытно и был таков. Мы поперек склона пошли, надеясь этого зайца еще поднять, но его и след простыл.

Проходили мы до середины дня. Надо бы уже передохнуть да перекусить. Сели в балке у дикой груши. Ниже, на склоне криничка с журавлем жердями огорожена, чтобы какая-нибудь корова или овца в нее не полезли и не свалились. Вода в той кринице вкуснейшая. Поев, попили мы воды и только шагов десять от криницы отошли, тут в бурьянах что-то зашуршало. Выскочил из них заяц и понесся вниз по склону во всю прыть. Мы ружья давай срывать с плеч, ну и, конечно, пропуделяли успешно. Вышли из балки. Идем, идем пашней, широко растянув линию. Пахана залежь, борозды глубокие. Место для зайца очень подходящее. Прошли пашню. Два зайца на ней было, но поднялись они сзади, и ушли не стрелянными. Дальше стерня потянулась. Я рукой показываю крайнему соседу Мите, мол, стой на месте, а мы завернем линию. Он не понял и кричит: Куда идем?! Тут у него из-под ног заяц из борозды ка-а-к сиганёт вверх. Чуть фуражку не сбил, и припустил во все лопатки. Митя впопыхах два раза отсалютовал вслед и смотрит оторопело. Потом все вспоминали, как Митя из-под себя зайца пустил. Так на этом не кончилось. Через какое-то время поднимает он второго зайца. Тот идет по чистому, стрелять, как цель в тире. Митя ружье к плечу приложил, целится не спеша, отпуская косого в меру. «Ну, стреляй же!» Клац, клац, — что такое? Забыл стволы зарядить после выстрелов по зайцу-прыгуну. Потом Митрофан все что-то под нос себе бубнил, никак не мог успокоиться. До самой темноты мы проходили. Вернулись на станцию в поселок и разошлись по домам. Я с Леонидом у Владимира Сергеевича (батин школьный товарищ) остановились. Поужинали, и спать завалились, ног своих не чуя.

На следующее утро поднялись по будильнику в 5-00. Съев по тарелке отменного горячего борща, снова на охоту отправились. Идти сразу тяжело было, но постепенно ноги разошлись, кровь разогналась, и топаем. Погода тихая, мягкая, безветренно, не холодно. С нами пошел и Владимир Сергеевич, вчера не мог — был на работе. Пошли мы за с. Гарбузин, обходя его огородами. Там один заяц поднялся, но далеко. С межи шумно взлетела стайка куропаток, с дюжину, и с громким криком «чирик-чирик» быстро унеслась вдаль. Куропатки зимой держатся всегда стайками, — в них начеку много глаз. Тогда ястребу или лисе гораздо труднее застать птиц врасплох, чем пару птиц или одиночку. По пути попался нам ручей в долинке. Ручей небольшой, но сразу его в коротких сапогах не перейдешь, искать брод надо. Растянулись мы линией от ручья в поле, чтобы время охоты не терять. Леонид шел крайним и смотрел, где брод на ручье будет. Тут из прибрежной осоки вывернулся заяц, помчал полем и закувыркался после его выстрела. Наконец, перешли ручей, и пошли мягкой пашней. Вскоре слева от Виктора заяц поднялся. Стрельнул по нему Виктор, потом Павел. Заяц светлым мячиком катит по пашне. Мимо Володи уже чешет. Тот приложился и дал дуплетом из своего верного «Зауэра». Заяц перекинулся через голову и растянулся ковриком.

Кончились ровная пашня и долина, начались холмистые места. Впереди какое-то большое серое пятно движется по склону — овечья отара, голов двести. Два пастуха на конях там и черно-белая собачка с ними. Пес носится с края на край, гуртуя и направляя отару, куда нужно. Помощник — что надо! Мы отвернули в соседнюю балку с небольшими кустиками терна и боярышника. Там на склоне поднялся заяц, срывая беглый огонь наших ружей, вынесся наверх и скрылся за краем. Иван подбежал за ним, но заяц помчал невредимый прямо к овцам и, пробежав с ними рядом, скрылся за бугром. Прошли мы балку и решили: на очередной подъем выйдем и наверху сядем отдохнуть-перекусить. На охоте все обычно происходит неожиданно и быстро. Зверь, заметив тебя, либо выжидает, когда ты отвлечешься, либо для зверя ты сам появляешься неожиданно. Вот и мне до верха оставалось каких-нибудь шагов десять. Мое внимание уже захватил вид с высоты на просторную красивую долину Роси с лугами, в лозах и тростниках по берегам, с белеющими кое-где на взгорьях хатами, рядами пирамидальных тополей вдоль дорог. Тут вдруг из куртинки полыни выскакивает заяц. Стреляю по нему на вскидку и он исчезает, мелькнув куцым хвостом-цветком. Попал, не попал? Наверху место ровное и травка небольшая, а зайца нигде нет. Прохожу прямо шагов тридцать, осматриваюсь. Левее, кажется, что-то сереет. Подхожу — мой заяц!

Собираются все на перекус: по куску хлеба с салом, икра из баклажанов, яблоки. Сели, поели и снова в путь дальше по полям, холмам и оврагам. На паханой равнине, издали Леонид заметил какой-то светло-бурый ком. То ли камень там, то ли пучок соломы. Идет и всматривается, а не заяц ли лежит? Чем ближе подходит, тем больше ком на зайца смахивает. Леонид уже приготовился, ждет, что вот-вот русак подорвется. Шагов сорок до него, а он лежит, двадцать — не поднимается, затаился. Шагов десять осталось. Что такое? Подходит вплотную и видит: в борозде заяц лежит, на боку след от дробины. Вчера, видно, охотники его стрельнули, но далеко ушел и не нашли. На обратном пути мне повезло. Заяц от Павлика набежал. Мы шли среди сосенок-самосевок по зарастающей пустоши. Между нами шагов полтораста было, и я шел крайним. Слышу выстрелы и крик Павла: Пыльнуй! Я за пушистой сосной пристал. Замер, смотрю, жду. Мимо, в шагах полста замелькал в травах заяц. Уши торчком держит. Я по нему вскинул стволами с быстрой поводкой. Бах! И ушастый кубарем пошел через голову, перевернувшись два раза. Пока я торочил зайца на ремень, подходит улыбающийся Павел и говорит, что поднялось рядом два зайца. Первого он взял, а этот был второй.

На обратном пути, в березовом перелеске мы встретили восьмерых местных охотников. С одним из них был сынишка лет 12 и забавная глинисто-рыжая такса по кличке Том. С сердитым лаем Том побежал навстречу, вскидывая отвислыми ушами, но быстро успокоился, окликнутый хозяином. Охотники отдыхали, присев на пеньки и прямо на земле у дороги. Как и мы, они были в телогрейках, куртках, на ногах сапоги кирзовые или резиновые, на головах фуражки. Только один из старших выделялся шапкой-кубанкой. Старших было двое, лет пятидесяти. Они стояли рядом, опирая ружья о землю. Четыре седо-бурых, белогрудых русака и лисица-крестовка лежали перед охотниками на земле, усыпанной желтоватыми резными листочками. Поздоровавшись, мы разговорились. Многие из встреченных оказались нашим знакомыми. Шли они от ст. Сотники, зайцев видели до десятка, в основном на пашне; лису взяли облавой в мокрой, заросшей осокой, кочковатой низине…

Вечерело. Вместе выйдя из перелеска, мы попрощались. Наши встречные повернули к своему селу, а мы пошли на станцию Корсунь. Идем грунтовкой через поле, уже не расходясь, рядом, разговариваем. Легкая синеватая дымка ложится по далям. Тускнеет небо, тихо опускаются на землю сумерки. Недалеко, за канавой с бурьянами разросся пышно куст калины, весь увешан кистями красных ягод. Я пошел за ними. Нарвал пучок и заспешил вдогон нашим. Вдруг по бурьянам передо мной что-то метнулось и выскакивает на поле здоровенный светлобокий зайчина. Хватаюсь за ружье, тяну с плеча, кричу: заяц! Все остановились, началась суматоха. Я выстрелил, кто-то тоже. В общем — ушел косой, прыгая через борозды. Ну, ничего, бывает…».

— А сколько вы всего подняли зайцев? — спрашиваю.

— Да, пожалуй, десятка полтора, — ответил отец, — так что стреляли все. Еще трех лисиц видели в оврагах, даже отсалютовали по одной, а «рыжая кума» нам только хвостом помахала…

За неделю, напечатав целую пачку фотографий, отец отправил их Владимиру Сергеевичу, Степану и остальным друзьям-охотникам на долгую, добрую память о совместной охоте. А оставшийся у меня от отца альбом хранит их уже более полувека…