Начало октября — начало «золотой осени». Погода просто чудо: тепло, солнце, штиль. Отплываем на двух надувных лодках: «флагман» с мотором в 2 л.с. и на буксире одноместная лодочка. Плывем не быстро и почти бесшумно, скользя по зеркальной глади. Над нами кружат чайки и крачки. Впереди орлан-белохвост на лету выхватил из воды какую-то рыбу. По песчаным косам бегают и, суетясь, кормятся различные кулички. Великолепное зрелище представляют кампании цапель и чаек, собирающихся на отмелях, как на птичьем базаре. Тихо проплываем мимо, и охватывает чувство присутствия на удивительном празднике нетронутой природы.

Минуем большой, заросший лиственным лесом и кустами остров, возле которого в мелкой воде стоят белые цапли и там же плавают лебеди. Птицы поразительно красивы. Утреннее и вечернее освещение, придает нежные розовые оттенки ослепительно белым птицам. На реке встречаем рыбака в лодке, причаленной к бакену. Проплывая мимо, здороваемся:

— День добрый! Как рыбка, ловится?

— Да, помалу; двух лещей взял.

— Желаем удачи.

— Удачи и вам, — звучит в ответ.

Напутствуемые добрым пожеланием, плывем дальше. Ветра нет. Вода искрится голубой рябью. На левом, лесистом берегу минуем опустевшие стоянки летних лагерей рыбаков-отдыхающих. Там кое-где видны стойки навесов, столики, скамейки из досок, спуски, прокопанные к воде. Берег заканчивается у самой воды высоким песчаным обрывом. По его краю произрастают разные невысокие травки, полынь, молочай и дикая рожь. Кругом упавшие в воду стволы тополей, верб и сосен; их вывороченные корни наполовину затоплены. Лес на этом берегу нерукотворный, самосад. Деревья растут в естественном беспорядке. Особенно хороши отдельно стоящие сосны и дубы с пышными кронами. Сейчас золотая листва дубов отражается ярко-оранжевым золотом в водах Днепра. В тон им золотистые стволы сосен. Кое-где берег прорезан впадинами, образованными паводками, по ним днепровская вода весной стремится в луга. Песчаные редины занимают заросли красной лозы. Она вместе с другими растениями порождает чудесный, неповторимый аромат здешних мест, и воздух пахнет удивительно. В прежние времена, прожив неделю на этом берегу и возвратившись в Киев, бывало, не сразу разберешь рюкзак. Потом открываешь — и вот чудо! Из рюкзака охватывает свежим запахом лозы, диких трав, хвои и чистой днепровской воды.

В чудесную пору «золотой осени», при такой погоде, перед рассветом над тихой рекой обычно вьется легкий туман. В неясной серо-голубой дали на глади воды то и дело вспыхивают яркие блики. Это играют лещи, показывая хвосты и спинки. Всплесков бывает много и над водным простором звучит тогда удивительная симфония…

Через километра три обрывистый левый берег заканчивается входом в протоку с красивейшим заливом. С запада залив окаймлен старыми вербами, а с востока дубовым лесом. В заливе раньше было полным-полно всякой рыбы, и можно было наблеснить несколько щук за час. Теперь же сюда по ночам воровито наведываются «электроударники», и после их посещений рыбы явно не прибавляется. За протокой берег понижается и далеко в реку выступает отмель. Вдоль нее пересекаем русло и попадаем в рукав на правом берегу. Место здесь необычайно красиво, прямо, лаборатория пейзажа. При входе в рукав берег образует узкую песчаную косу, на которой бывают цапли и кулики. Далее тянется узкая береговая полоса, отделяющая рукав от Днепра. По сторонам изумляют взор ковры пожелтевшего, будто золотого, манника на фоне голубого неба. Сквозь высокие стебли травяных зарослей проглядывают трухлявые коряги — остатки могучих верб. Изредка с них взлетает какая-нибудь крупная хищная птица. Пролетев вдоль берега, она резко взмывает и уходит ввысь. При выходе из протоки, перед островом, поворачиваем вправо и попадаем в русло речки. Через метров триста перед нами открывается великолепная картина. Огромный плёс, сверкая голубизной, отражает синь бездонного осеннего неба. Плёс окружен с северо-запада бесчисленными заводями и протоками с непролазными зарослями. Беспорядочно, в отдалении друг от друга, высятся по берегам огромные вековые вербы, дубы, тополя. Иногда по небу проплывают, как белые парусники, лебеди. Над огромным зеркалом плёса в нескольких местах суетятся белокрылые чайки и крачки. Они кружат, то садясь на воду, то бросаясь за рыбкой, ярко сверкая своим отражением в тихой воде. С южной стороны плёса тянется довольно высокий берег с плавным понижением к берегу. На возвышенности, за кронами деревьев проглядывают деревянные домики, сараи и сенники небольшого села. От строений, спускаясь к берегу, петляет несколько узких тропинок. Невдалеке на отмели темнеет с полсотни беспорядочно разбросанных деревянных лодок. Некоторые лодки еще в довольно хорошем состоянии, большинство же трухлявые и поломанные. Брошенные лодки уже осели в грунт и залиты водой.

Представшая перед глазами картина невольно навевает воспоминания тридцатилетней давности. Тогда, эти лодки были новыми и так же, как и сейчас, стояла чудесная золотая осень. Мы с палатками обитали на соседнем острове. Я приплыл на байдарке в село за хлебом и продуктами. Хлеб еще не привезли, пришлось ждать. Располагаюсь под огромной, разлапистой старой ветлой. Ее крупная нижняя ветка обрамляла чудесный вид. Сижу, удобно облокотившись на могучий ствол, и созерцаю. Пред глазами простерлась гладь плёса, окаймленная уходящими до горизонта густыми зарослями буровато-зеленого рогоза и золотистого манника вперемежку с голубыми протоками, озерами и рукавами. Там, над всем этим простором то и дело поднимались и опускались стайки чирков и крякв. Иногда проносились стаи скворцов и других мелких птиц. Над плесом кружили белоснежные чайки и крачки. Кое-где, в удалении друг от друга, в лодках виднелись застывшие с удочками сельские рыбаки. Вокруг лежала умиротворяющая тишина. Из крайней хаты вышел сгорбленный старик и стал спускаться по тропинке к берегу. На старике была белая рубаха с закатанными рукавами, картуз, темные штаны и высокие резиновые сапоги. Движения его были угловаты и скованы. Опираясь на короткое весло, старик с трудом доковылял до воды. Мне показалось сомнительным его возможность справиться с большой лодкой. Однако дед привычным движением столкнул лодку на воду, влез в нее и, усевшись на корме, отчалил от берега. К моему изумлению, его неторопливые, плавные, бесшумные гребки одним веслом то с одного, то с другого борта понесли лодку вперед. Казалось, что он совсем не прилагает усилий, а лодка, как огромная стрела, заскользила по зеркальной поверхности. Не успел я опомниться, как фигура деда в белой рубашке на корме превратилась в маленькое белое пятнышко…

Спокойное созерцание окрестностей привело меня к такому умиротворению, что я задремал и вскоре крепко заснул. Проспав часа два, покупку хлеба я пропустил. В магазине его мигом разобрали. Уныло спускаюсь на берег к своей байдарке. В это время рядом причалил вернувшийся дед. Его лодка была до предела загружена сухим жердинником. Гора дров возвышалась над бортами метра на полтора, а сам борт выступал над водой всего на ширину ладони. Я стоял на берегу с отвисшей челюстью. Дед поздоровался, неторопливо пересел на корму в соседнюю лодку и закурил. Бросив на меня лукавый взгляд, спросил: «Что, в магазин за харчами приплыл»? Услышав мое повествование, усмехнулся: «Ничего, через пять дней будет новый подвоз, тогда ты уже не спи». Мы немного еще переговорили, а потом я помог деду разгрузить лодку и перетащить дрова к нему во двор. Дед, звали его Иван Миронович, пригласил меня в хату. Я смотался в магазин и взял две бутылки напитка «грушки-яблочки». За столом завязалась у нас неторопливая беседа. Как оказалось, хозяин разменял уже девятый десяток, живет один, «баба» его померла девять лет назад. Иван Миронович стал вспоминать разное и пошли его рыбацко-охотничьи рассказы:

«Когда я был еще подпаском, у нас тут уток было море и даже дикие гуси водились. Озера среди болот неподступные были. Вот там, в очерете гуси гнезда делали, да молодых выводили. А лебедей, как сейчас, тогда не видно было. Теперь сильно болота высыхают, озера мелеют, сплошь зарастают водорослью, камышом, и дичина переводится…

А лет десять тому у меня случай был. Плыву это я с рыбной ловли. Вижу, что-то на воде впереди, вроде зверь какой-то. Ближе подплываю, а это дикая свинья с поросятами плёс переплывает. Вот, думаю, жаркое само в руки дается. Быстро догнал заднего поросенка, схватил его за ногу и в лодку. Поросенок небольшой, еще в полосках, но как заверещит отчаянно. Свинья-мать в раз разворачивается и — ко мне. Рыло с дырками над водой, как крокодил. Подплыла и передними ногами давай на борт забрасываться, меня достать хочет, слыша в лодке своего поросенка. Я свинью веслом по башке как трахну. Эх, как она рассвирепела! Пасть открыла и своими зубищами хвать за борт — только щепки полетели. Я струхнул: лодку утопит и до меня доберется. Надо скорее поросенка выпускать. Стал его ловить, а он в руки не дается, шустрый, по лодке мечется. Надо бы лодку накренить, чтоб дать ему выскочить, но свинья лезет — вмиг лодку перевернет. Я за свинчуком бросился, да чуть в воду не вывернулся. А кабаниха снова как хряцнет челюстями, так дыра уже чуть не в полборта. Тут, на счастье, я веприка поймал и за борт выбросил. Но мать не отстает, вокруг лодки кружит, глаза ее кровью налились, хрюкает свирепо. Я давай кричать, веслом на нее машу, а потом начал им по воде бить. Поросята ее повизгивают в стороне. Тут свиноматка меня оставила и поплыла к поросятам, а я принялся что есть мочи грести, и дал деру в другую сторону. Вот такое вышло жаркое на халяву...

А то раз вечером охотился на Довгане — озеро у нас тут такое есть, недалеко. Крыжни хорошо тогда летали. Я сбил четыре штуки. Совсем стемнело. Собрал я сбитых крыжаков, положил их в лодку и поплыл домой. Причалил у села к берегу и стал уток из лодки вынимать. Трех взял, а в четвертую только рукой ткнул — она хоп и побежал по дну. В темноте ничего не вижу, где утка? Тут вдруг: фыр-р-р, и полетела. Ее, видать, одной дробиной лишь оглушило... А прежде у нас тут охота богатая была. На открытие городские наезжали и по мешку дичи набивали. Теперь же, если пару крыжней возьмешь, так почитай богато повезло»…

Я заслушался, забыв про время. Иван Мироныч замолчал, склонив голову, и призадумался. Потом глянул на меня и сказал:

— Пора тебе плыть к своим.

Я спохватился и стал прощаться.

— Погодь, я тут тебе кой-чего соберу.

Я принялся отказываться, но старик урезонил меня, сказав, что я ему важно помог и он не хочет оставаться в долгу. Иван Миронович наделил меня буханкой хлеба, набрал с ведро картошки и достал из погреба банку соленых огурцов. Я тепло простился с хозяином, вышел во двор и пошел к речке. Вокруг стояла чудесная украинская ночь. В небе сияла полная луна, а в дедовой хате уютно светилось желтым прямоугольником окошко…

Рассказы и охотничьи истории Ивана Мироновича о здешнем обилии дичи сегодня уже в прошлом. Проплывая плес, мы не увидели ни одной дикой утки. Зато кругом плавали стайками домашние. Они бойко крякали, купались и кувыркались в воде. За плесом пошла речка. То и дело стали встречаться упавшие в воду деревья и коряги. Правый берег представлял собой заболоченный некошеный луг с пышным разнотравьем. Левый был испещрен затоками и озерами с высокими непроходимыми зарослями манника, тростника и рогоза. По обоим берегам тут и там старые вербы склонялись над водой. Кое-где высились тополя и кряжистые дубы.

На свисающих ветках верб, на торчащих из воды палочках и коряжках, восседали маленькие изумрудные птички-рыбаки зимородки. При приближении, зимородки резво срывались и с характерным «цывканьем» быстро улетали по направлению нашего движения. Через километров пять по левому берегу пошел дикий пойменный лес. Старые вербы и серебристые тополя в два-три обхвата, клены и ясени в золоте листьев соседствовали с молодым подростом, который пробивал себе дорогу на месте отживших свой век исполинов. Всюду на земле были видны упавшие стволы, обломки толстых ветвей и пни старых деревьев. Словом, сказочно-призрачный лес, в котором заблудилась Аленушка…

Найдя удобный невысокий береговой склон, причаливаем. Под сенью древесных крон ставим наши легкие палатки. В этих живописных местах мы провели несколько дней. Ловили рыбу, любовались природой, бродили с фотоаппаратами по окрестностям. На удочки нам попадались верховодка, плотва, окуни, а в соседнем озере — красноперка и даже лини. Впечатлила вода в речке. Она была чиста и прозрачна как слеза. Порыбачив, насладившись восходами и закатами и, запечатлев все это на фото, двинулись мы в обратный путь. Пару дней провели еще на левом берегу Днепра в упоминавшихся выше местах. Там водятся кабаны, косули, есть благородные олени и иногда даже заходят лоси. В этот раз нам очень повезло. Удалось подсмотреть гон оленей. Погода не разочаровывала, по-прежнему было солнечно и безветренно. По утрам небольшие заморозки белили инеем пожелтевшие травы. По ночам в лесу слышался топот копыт, стук рогов и олений рев, а невдалеке на огромном старом сухом тополе «ухала» серая неясыть…