«Прежде оленей много было (в Череповецком уезде), а нынче не стало; нынче лоси забегают, а пока олени были, не было лосей. Олень траву ест да мох с елочек, а лоси-то вересняк (можжевельник) да крушинник, да осинку или сосенку молодую гложут. Олень допускает близко; когда так сажен на 20 подпустит, а лось и за полверсты учует человека. (Речь идет о лесном подвиде северного оленя, до середины 19 века еще обитавшем на обширных болотах и в борах Новгородской, Тверской, Ярославской и Вятской губерний; теперь граница его обитания за 62-й параллелью).

Вот как вдвоем али втроем охотишься, один на след станет, а другой за оленем идет; олень всё по своему старому следу ходит; так сколько-то постоишь, он на тебя и выйдет. На лыжах всё ходишь, ино лыжи положишь рядком, да и ползешь на них с полверсты, да близко подползешь. Однажды двух устрелил; сажен за сорок из оленя в оленя пуля прошла: одному в грудину, через сердце — тут и ткнулся, а другого в бок, поперек брюшины, тот убег, да с версту бежал. А то еще было: лесом я шел, вижу, лежит олень; стал было вставать. Я с руки хлоп — в шею попал. Лыжи бросил, подбёг, ножик выхватил да горло перерезал; пока стал ружье заряжать, запыжил и пули еще не пустил, олень, как вскочит да как побежит; сажен десяток отбежал, да там и пал. Каков?! Вот за одним двое суток ходил; иного подшибешь, да как начнет он погуливать, так и бросишь. Далеко-то зайдешь, так только и думаешь, как бы домой добраться; дома не знают, что с тобой и делается, не знают, что и думать!

На лосей у меня особенное, большое ружье, сажен на 50 пулей берет, только покрепче держи. Случится, приложиться некуда: сосны гладки, все равно, что с руки: маленько с глазу ружье опустил — уж и мимо летит. Всё ладишь на два сучочка класть ружье, тут как спустишь, так зверь и чубурахнется. Прошлую зиму только одного лося убили мы с сыном; ноги-то худо ходят, так я уж прочь отваливаюсь от этого дела»…

Олени действительно пропали из наших мест; прежде хаживали они стадами штук по тридцать. Некоторых зверей, как, например, волков и лисиц стало больше. Зато с недавнего времени появившиеся лоси с избытком вознаграждают за оленей. Недавно у нас убили лося вышиною три аршина (213 см) и весом пятнадцать пудов (245 кг), одна задняя нога весила более двух пудов. Насколько олень сухопар и поджар, настолько же лось крепок корпусом и ногами. Бегает лось очень скоро, не тише оленя, и не так скоро устает, как олень. Шкуры лосиные продаются здесь не дороже трех рублей штука. Крестьяне пробовали отдавать лосиную кожу в обделку на сапожный товар; по общему отзыву обувь из этого товара крепка и носится хорошо в сухое время. Превосходные лосиные рога, которые бывают четвертей по пяти длиною (до 0,9 м), не находят себе употребления. Впрочем, лосей здесь не так много, чтобы можно было составить отдельный промысел из добывания их шкур, рогов и проч.

«Со Спасова дня (6.08) начнет вот медведь похаживать. Каждое лето сколько коров мнет! Раз барин послал меня за медведем — корову тот подшиб в верстах пяти. Ступай, говорит, покарауль. Я пошел караулить, рано пошел, солнышко еще не закатилось, хотя в сенокосное время было, недосуг. Ну, да нельзя нейти. Вижу, идет медведь, на гриву выходит, и падаль уж близко. Вересняк такой частый — хрустит в нем. Дух-то мой учуял, так взял и пополз; совсем близко подполз и зачал вверх поглядывать, меня вынюхивать — и увидел на дереве. На дыбы встал, да как фукнет! Что же ты думаешь, не взяло ружье; в затравке, что ль, отсырело — на полке-то вспыхнуло, а выстрела нет. Ён вскочил да как побежит прочь! Всю ночь я сидел на дереве. Слышу, бродит около, кругом, а близко не подходит.

Эти медведи ой, какие лукавые! Он и не пришел бы, кабы я на ходулях сажен сотню не прошел: до следу человечьего как дойдет, так и поймет, и поворотит. Ино идешь за птицей али без ружья, так думаешь: коли встречу его, ведь убьет. Вот с волками, так хоть и палкой справишься, а с медведем хитро. В лес пошел раз, так у селища посереди моста медведь идет, а ружья-то не было, за грибами я ходил. Так я мостовину взял, да на него эдак и машу да рычу: «У! У, ты!»… Остановился он уж близко да застонул, да застонул, да в сторону и повалил.

Он прямо к падали не пойдет, не раз обойдет: не прошел ли кто — прошел, так поворотит назад и уйдет. Тут надо одному ходить; в первый день, как медведь корову зарезал, на ели или на чем случится тихим образом и сиди, и не зевай; ружье-то обмой хорошенько, чтоб духу не давало. Не разговаривай — и потихоньку скажешь товарищу — ён услышит, чуток! Один вот только в лесу испугаешься, коли не привычен. За медведем ходить — двенадцати сил надобно быть. Тут уж на смерть идешь: убьешь — так убьешь, а не убьешь — пропадешь. Мы из-за оброка ходим, только для добычи, тем и кормимся. А господа чего ездят? Потехи ради, поглядеть да потешиться»…

Мне кажется, старик преувеличивает опасность встречи с медведем. Я, например, слышал, что здешних баб, когда они ходят за ягодами, медведь часто пугает, но чтобы какую тронул когда-нибудь — случается очень редко. Не знаю, справедливо ли поверье у здешних крестьян, что когда человек первый увидит медведя, то всегда может испугать и прогнать его; если же, наоборот, медведь первый заметит человека, то тут надобно ждать беды.

«Инде медведь и кинется на человека, так только если заденешь его да бежать ему невмочь. Кое смелый человек, так за ним (медведем) просто ходит. Вот в деревне Л. старичонко один всё колол рогатиной, семнадцать медведей заколол, а охотничек немудреный! Я вот за рябчиками ходил, гляжу, а медведь мурашевник роет. Я как хрюкнул! Он как повернется да вякнет! Да прочь от меня; гнал я его с версту. Всё лесом бежал, болотом, — так стрельнуть неловко; в топкое болото и ушел. А то мужичонок пошел уток смотреть; медведя встретил да испугался, да присел; так и сидит, скорчился и молчит, а медведь заревел да на дыбах-то вкруг него ходит; ходил да ходил, заморил со страху, да и ушел, не тронул…