Летом ружья охотников лежат дома зачехленными, но сами охотники в свободное время на природе бывают. Вот и я по приглашению приехал в село погостить. Хозяева хаты, знакомые охотники — Игорь Олегович и его зять Юра — собрались в Киев. Вернуться они через неделю, на моем попечении оставив собаку-лайку по кличке Зимка, одиннадцать кур-несушек с двумя петухами, пару крякв (подсадных), домашнюю белую утку и кошку с котенком. До начала охоты еще далеко, а пока буду плавать-купаться в соседней речке, ловить карасей в заводях, бродить по окрестностям…

Мое первое самостоятельное утро. Со двора доносится нетерпеливое повизгивание собаки. Выхожу из хаты, приоткрываю дверь вольера. Зимка бросается навстречу и поднимается на задних лапах. Следуют бурные объятия с настойчивыми попытками поцелуя. Хвост-бублик мечется из стороны в сторону. Наконец к ошейнику пристегнут поводок. Еле удерживаюсь на ногах, так силен порыв Зимки к свободе. Выходим на дорогу. Теперь главное успевать переставлять ноги, а лайка прёт меня на соседнюю возвышенность, как трактор. После прогулки с собакой, занимаюсь пернатыми. С ними гораздо проще. Никто не валит с ног и не стремится удрать. Но радость утренней встречи тоже велика и надо быть внимательным, чтобы не наступить на кого-нибудь из возбужденно встречающих. Насыпаю зерна, меняю воду, и «процесс пошел» — к середине дня есть семь свежих куриных яичек.

Волны ветра доносят из соседней посадки благоухание цветов белой акации. С маленькой пасеки за хатой пчелы торопятся за нектаром. Начался первый большой взяток и возле ульев непрерывный крылатый поток замирает лишь в сумерках. Зашло солнце. Вдохновенно щелкает соловей в зарослях дерезы за огородом, а увлекшаяся кукушка в соседней посадке неумолчно повторяет свое чарующее «ко-ку, ко-ку…». Загудели вокруг вишен хрущи. Первый день прошел. И так один за другим пошли они, устремляясь в звонкое лето.

Смотрю за хозяйством, хожу на речку, поливаю в огороде вечером помидоры. Как-то утром слышу, разгуделись на пасеке пчелы. Вьются столбом над одним из ульев, и скопились у летка. Вскоре пчелиный гул переместился к шелковице на краю огорода. Там на толстой ветке, в кроне темнеет «борода» — привился рой. Вот так дела! Звоню Игорю Олеговичу. «Садись на велосипед и поезжай к пасечнику Олексе, ты его знаешь, он поможет», — следует директива. Олекса, выслушав меня, сказал, чтобы я опрыскал рой водой, а он сейчас загонит корову и приедет. Я быстро вернулся, побрызгал «бороду» и жду. Вскоре появился Олекса и полез на шелковицу, одев шляпу пасечника. Смахнул щеткой рой в ведро и завязали старой занавеской. Ведро поставили в погреб до завтра, чтобы пчелы успокоились. На следующее утро Олекса снова был у меня. Пчел из ведра он пересыпал в новый улей-лежак. Внутрь поставил две рамки с вощиной и одну с сотами. Крышку пока не закрыл, чтобы собрались потерявшиеся вчера пчелки. Мы присели на скамейке в тени под орехом. Олекса стал рассказывать о пчелах, а потом про своего пса Дика — помесь лайки с дратхаром:

«Эх! какой смышленый был Дик. Щенком во дворе за курами как-то припустился. Я сказал ему только раз — «нельзя!», и все, даже смотреть на них перестал. А на охоте скажешь: «Дик, ищи»! И пошел: куропатку поднимает, утку из очерета выгоняет, зайца в поле гонит. К кабану лез вплотную и хватал за ляжку бесстрашно. Раз кабан его лягнул в челюсть и зуб выбил. Так Дик после этого еще злее кабанов гонял, и хватать норовил уже за холку или ухо. Из-за этой его злобы я Дика по старому зверю не пускал, а подсвинков он щелкал, как орехи! Ух, и смелый был. В «Великом болоте» как-то волчий след причуял. Сразу же припустил по нему так, что еле отозвали — и кричали, и в стволы дудели, и в воздух стреляли. А то вечером сын вышел с ним на прогулку. Идут мимо фермы. Дик, конечно, по сторонам снует и вдруг в зарослях бурьянов лай поднял. Да такой злобный. Сын подходит, а там испуганный сторож Михайло. Оказывается, он доярок караулил — не несут ли чего с фермы. Понятливый был Дик. Во дворе говорю ему: «сторожи!», а сам поехал за сеном. Возвращаюсь, а в огороде столбом сосед Гришка торчит, рядом Дик рычит, с места не пускает. Гришка жалуется: «Забери своего кобеля проклятого, чуть не укусил, и жинку твою не слушает». Рассказав еще про кота, таскавшего цыплят со двора, Олекса закрыл крышкой улей с посаженым роем, приставил к летку наклонно дощечку и, попрощавшись, отправился по своим делам.

Солнце уже в зените. Стало жарко, и я пошел на речку. Встретил егеря Василия Ивановича. Он косил траву на лужке у своего огорода. Спрашиваю, какой прогноз по уткам в этом сезоне? Иванович смеется: «Прогнозов не даю, но лысухи много, чирки по пойменным озерам есть, а кряквы маловато. Но наши, вольерные, семнадцать выводков дали. Дикие селезни весной к ним постоянно наведывались»…

Покупавшись всласть, на обратном пути поднимаюсь напрямик по травянистому откосу. Неожиданно в шагах пяти с шумом вылетает куропатка и, отлетев недалеко, опускается на склон. Может, у нее тут гнездо или выводок. Обхожу это место подальше стороной. В нагретом воздухе, над соседним оврагом планирует пара золотистых щурок, сверкая радугой оперения, как райские птицы. Олекса щурок не любит, они пчел жрут нещадно.

На следующий день собрался я порыбачить. Встал в пять, прошелся с собакой, покормил всех и, подхватив удочку и банку с червяками, скорей на реку. В прибрежных тростниках не умолкают разноголосые камышевки. Крупная, дроздовидная, вытянув шейку, самозабвенно «чиржикает» на голой ветке обгорелого куста. В апреле здесь прошел пал. Сухие тростники горели, говорят, факелами. Много пропало енотовидных собак, диких поросят и утиных кладок — находили их огарки. Сейчас лишь кое-где на земле и кустах видно горелое, поднявшиеся выше роста густые зеленые тростники скрыли следы пала.

Осокоревый поплавок замер у стенки тростников. Вот поплавок дрогнул и пошел плавно вдоль, потом вбок, постоял и заспешил в тростник. Подсекаю — есть! Так попадаются три золотисто-зеленоватых карася, и наступает перерыв. Через полчаса клев возобновляется, и в садок опускаю еще четырех «толстяков». Напротив, метрах в полста, не заметив меня, опустилась в заросли серая цапля. Маленькая рыже-бурая выпь-волчок несколько раз пролетала над тростниками. Где-то рядом резко «керкала» камышница, но на глаза не показывалась. Ярко-синий зимородок с пронзительным свистом, промелькнул туда-сюда над зеркалом вод. К середине дня клев ослабел, лишь изредка попадались мелкие плотички. Сосед-рыбак, смотав удочки, укатил на велосипеде домой. Я тоже решил уходить и, собираясь вынуть удилище, взялся за его комель. Тут поплавок неожиданно пошел вбок, утопая. Дав ему погрузиться, подсекаю. Кончик удилища изогнулся, в руку приятно отдаются упругие толчки рыбы. Не пуская ее к зарослям, вожу и подтягиваю. На крючке приличный карась. Вытаскиваю на берег. Сильно кувыркаясь и выплясывая, он вдруг срывается и мигом оказывается у самой воды. Коршуном бросаюсь сверху и успеваю схватить карасину у самого края. Надо же, чуть не упустил такого «кабанчика».

Во дворе, у хаты все с нетерпеливым любопытством наблюдают за моим прибытием. Собака, ожидая прогулку и обед-ужин, куры и утки — рыбьих потрошков, кошки — самой рыбки. И через некоторое время все получают ожидаемое. А на сковородке шкварчит, поджариваясь, рекорд дня, источая волнующие запахи. После обеда все упокоились, отдыхают придавленные жарой. Лайка лежит в тени, на спине согнув передние и раскинув задние лапы — нет никаких собачьих сил выносить эту духоту…

Днем обычно выпускаю из загородки погулять кур и уток. Куры ходят по двору и роются в бурьянах за хатой и у дороги. Домашняя утка-простушка никуда дальше таза с водой не отходит, а кряквы-подсадные постоянно куда-то исчезают, хотя у них подрезаны крылья. Походы возглавляет утка, а селезень, «жвякая» (крякают только утки), бодро следует за ней. Селезень во дворе самый «крутой» и гоняет всех, начиная с собаки и петухов, а на белой утке сидит постоянно. Вот вижу, как парочка скорым шагом вперевалочку скрылась под вишнями. Ладно, но долго их что-то нет. Совершенно случайно обнаруживаю крякв на краю огорода под кустом. Отдыхают. Причем, если бы селезень не «пожвякал», я не заметил бы их в траве. В другой раз обнаружил крякв в густой дерезе за огородом, уже на краю лесопосадки — опять селезень «проговорился». Говорю им, что тут лиса их запросто съест, а селезень в ответ: «жвя, жвя, жвя...», мол, не беспокойся. Все же решаю эти гуляния прекратить, пусть беспокойная пара посидит в загоне до приезда хозяев.

У соседей уже сложено в копны свежее сено. Из посадки ветер сыпет усохшим цветом белых акаций, будто снегом. Как быстро они отцвели. А лето все торопит свои жаркие дни и вот-вот зацветет уже липа.

В субботу приехали Игорь Олегович и Юра. Кончилось мое уединение. Пошли расспросы: что, да как? Потом Олегович начал осматривать ульи, а мы с Юрой — конопатить лежащую под яблоней лодку, чтобы завтра выплыть на серьезную рыбалку со спиннингами…