* Печатается по изданию "Охотничьи просторы", из-во "Фискультуры и спорта", М., 1970.
Великое дело в зверовой охоте – лаз.
Псовые охотники прежних времен называли лазом "удобное для зверя место, которым он выходит из острова или крепи, чтобы перейти в другой остров или крепь". Они знали только островные леса. Ну, а в сплошных лесах разве нет лазов?
В своем "Толковом словаре" В. Даль так передал охотничье значение слова "лаз": "Лаз – место, где проходят почему-либо звери; обычный путь их". Значит ли это, что проезжая дорога, по которой волки совершают свои дальние походы, тоже лаз? Нет, конечно! Для определения характерных линий и пунктов звериных "путешествий" охотники имеют другое слово –"переход". Например, говорят: "Мы обошли все рысьи переходы, а следа не нашли".
Ружейные охотники с гончими называют лазом определенное место, где должен пройти (проскакать) гонный зверь – будь то в поле, будь в лесу. Ну, а те части леса, куда более всего тычется лисица в офлаженном окладе, разве не лазы?
На мой взгляд, приведенные определения лаза не точны. Я предложил бы такое: "Лаз, в охотничьем понимании, – место, где обычно проходит (бежит, скачет) зверь, кем-то и чем-то тревожимый и имеющий возможность выбирать свой путь, и где охотник может встретить его".
Впрочем, дело не в формулировках, а в том, что зверь, которого гонят гончие, загонщики или возникшая почему-то у него тревога, уходит, от опасности не где попало, а какими-то удобными или предпочитаемыми им путями, если у него, конечно, не отнят выбор этих путей. Разумеется, зайцу, выскочившему из-под морды гончей, не до выбора удобного пути, пока он не оторвется от нее на достаточное расстояние.
Итак, что же это за места – лазы? Идет ли потревоженный зверь все время исключительно этими особыми ходами – своими незаметными для нас тропами или только отдельные места для него более или менее обязательны, а остальная "дорога" произвольна?
Достаточно последить, как ходят зайцы и лисицы под вязкими и мастероватыми гончими, чтобы убедиться в известной "свободе" большей части так называемых гонных "кругов" (Кругами гончатники называют замкнутые кривые, иногда очень сложной конфигурации, по которым зверь прокладывает свой путь под гончими), и вместе с тем в существовании мест, где эти круги пересекаются, то есть в существовании, я бы сказал, "узловых" лазов. Есть еще и иные лазы.
Ход зверя вне узловых лазов неискушенному человеку может показаться вполне "вольным", ничем не связанным. Однако опытный гончатник знает, что заяц (да, конечно, и лисица) на каждом новом кругу, который в точности никогда не повторится полностью, немалую часть пути бежит местами, опять-таки чем-то привлекающими его и в то же время приметными для охотника. И если внимательно разобраться, лишь отдельные куски этого пути не выбраны зверем, случайны. Впрочем, приходится оговориться: слово "выбор" здесь в известной мере условно, ибо нередко, – наверное, даже чаще, чем мы можем заметить, – сама местность направляет бег зверя на тот или иной постоянный лаз.
Например, для зайца-беляка характерен лаз из одного участка темного леса в другой такой же, где эти участки сближены углами или соединены узкой полоской (переузиной) леса того же характера. Пожалуй, зайца тут легко понять: боясь расстаться с укрытием (например, с еловой чащей), которое не только много раз защищало его самого, но в течение веков спасало и его предков от врагов и опасностей, беляк до последней возможности бежит, держась этого надежного леса. Бежит, а светлые пространства по сторонам такого леса (прогалины, молодняки и тому подобные места) все сближаются, и все уже становится защитный коридор. К тому же на ночных жировках беляк узнал, что за клином леса, который уже кончается, нужно проскочить лишь маленький разрыв, а там – опять чаща. Ясно, что тут сам лес указывает зайцу дорогу.
Я привел лишь простейший пример, но думаю, что во многих случаях и иная обстановка "ведет" зверя, диктует ему дорогу, зависящую от определенных сочетаний деревьев, кустов, кочек, травы, соотношения тени и света да и еще многого, о чем мы и не подозреваем. А так как удобные для зверя черты местности не вытянуты в какие-то длинные прямые или кривые линии, а разбросаны тут и там, то у зверя есть возможность варьировать круги (точнее, замкнутые кривые). И зверь, вероятно, почти все время бежит лазами, которые в отличие от "узловых" я назвал бы "рядовыми".
Узловые лазы состоят на учете у местных охотников, помогают им. Эти лазы нередко угадываются и опытными людьми даже в новых местах. Узловым лазам – своя цена. Но современные гончатники перехватывают зайца преимущественно на внутренних, рядовых лазах, умея распознать их на любом кругу гонного зверя.
Русская поговорка гласит: "Бог леса не сравнял". И действительно, не говоря о разнообразии лесов по составу древесных пород, возрасту, густоте и другим признакам, даже в части леса, которую мы назвали бы однородной, на каждом шагу зоркому глазу видны перемены. Вот елово-березово-осиновый крупный лес. Глядишь – здесь в куртине так много ели, что эту куртину надо считать еловой; там светло от белых березовых стволов, но это ведь небольшая группа, не нарушающая, в общем, единства данного лесного участка, как и возникший вдруг над головой осиновый ропот, подсказывающий, что здесь собрались к одному месту десяток осин. Тут стволы толпятся густо, там просвет – поляна, а вон редина... "Бог не сравнял" верхнего полога леса. А как понизу? Вот под старыми березами набежали веселые густо-зеленые елочки- подрост; а здесь – в еловых сумерках – стелется ровный ковер-мох, а подрост редок и хил. Пройдешь несколько шагов – и земля окажется сплошь укрытой шумной желтой листвой; дальше лежит полусгнившая колода, за ней кочки покрыты черничником; узкую лощинку захватила высокая таволга... А погода! Она ведь тоже вмешивается в лесную обстановку, переделывает ее: еще недавно под синим небом, опавший лист лежал рыхло, теперь же под свинцовыми тучами, не поскупившимися на дождь, лес стал еще голее и светлее, а на земле лист плотно прибит. Выпадет снежок – глаз режет от белизны, – и лес совсем переродится... Бесконечно разнообразие природы! И если мы, люди, проходя лесом, выбираем, где лучше, где удобнее шагать, то нет сомнения, что животные еще более внимательны к своим путям-дорогам в лесу, на болоте, в степи, в поле, и вряд ли можно сомневаться в том, что сама природа подсказывает им их ход, переходы и лазы.
Можно, конечно, сказать, что русак любит ходить дорогами, вдоль изгородей, просветами между лесными островками и еще, такими-то и такими-то местами; можно сказать, что беляк под гоном пройдет из данного лесного мыса в другой по касательной к углу вырубки или поляны, но обязательно лесом; можно вспомнить, что лисица любит дорожки, что ее лазы похожи на беличьи... Но все это будет каплей в море бесконечного разнообразия условий и обстановки, которые встречаются в природе.
Не пытаясь "объять необъятное", я расскажу лишь о некоторых характерных лазах и об интересных, а отчасти и поучительных случаях угадывания хода зверя, встречавшихся в моей многолетней практике.
Начну с зайцев.
I
Я много охотился с гончими на юге Новгородской области, на Валдайских "горах". Там сложный рельеф, много озер, а еще больше моховых болот, много остатков лесопольной системы хозяйства – бывших пашенок, заросших лесом разного состава и густоты. Много в тамошних лесах полян, логов, а сам лес изобилует мысами, куртинами, разрывами. А потому часты там и приметные лазы.
На рис. 1 изображен план лаза, где из-под гончих взято немало беляков.
Почти всех зайцев, поднятых гончими в радиусе до полутора километров от этой полянки, тянуло непременно пробежать через нее. С востока она ограничена крупным чистым Кокаревым ельником. Очень он хорош – и стройными стволами, уже высоко очистившимися от сучьев, и зеленым моховым ковром, и мягким сумраком, и тихим гулом хвойных вершин. С запада к полянке подступила, как говорят на Валдае, лядина – еловая с березой и осиной чаща. К северу уходит в гору рослый березово-осиновый лес с отдельными большими лапистыми елями и куртинками бодрого, пушистого елового подроста. На юге полянка окаймлена цепочкой ольшаника, а за ним под угором – неудобное для ходьбы болото с низкорослой частой березой и хилой сосной.
Особенно памятна одна охота.
Был октябрь – пора самого желанного чернотропа. Желтый лист еще не весь осыпался, и сильно поредевшие вершины берез и осин золотились и красно пламенели.
Изредка порская (Порскать – покрикивать, подсвистывать гончим, скрывшимся в лесу на полазе (поиске)) гончим, я шел к западу дорожкой, что вела в тот самый красивый Кошкарев ельник и на заветную полянку. Вдали вправо прозвучала еле слышимая помычка (Помычка – (азартный) взрев, "взлай", гончей, поднявшей зверя "на глазок" или наткнувшейся на горячий след вскочившего зверя.) выжлеца; через минуту к его тенору присоединился густой низкий голос выжловки, и смычок яро и дружно угнал со слуха. Пока я, поторапливаясь, дошел до полянки, гон приблизился, но беляк провел гончих где-то верхом и удалился на запад. Там, в западной стороне, было много лесных полян, и звуки гона переливались и играли, иногда сливаясь со своим эхом в сплошной гул. Должно быть, заяц залег, сбив собак. Гон прекратился. После не короткого скола. (Скол – потеря следа гончей, нормально сопровождающаяся прекращением отдачи голоса; скол может быть продолжительным, может быть коротким) выжловка отчаянно залилась по зрячему, выжлец подвалил... А я стоял у ивового куста на середине полянки, уверенный и в вязкости своих гончих и в заячьей верности "традиции". И не ошибся. После двух-трех кратких сколов гончие повели в Кошкарев ель-пик. И вот из его потемок выскочил крупный беляк – еще серый, но уже в белых "очках" и с побелевшими пазанками. После выстрела он лег на краю поляны. Налетели гончие. Я роздал им пазанки и присел на пенек: пусть собаки отдышатся. Они развалились на мху под елками. Вскоре выжловка подошла ко мне – уж очень любила приласкаться! Гладя ее и разговаривая с ней, я и не заметил исчезновения выжлеца. Он не любил попусту нежиться, а добычлив был на удивление. И минут через пятнадцать мы с выжловкой услышали помычку где-то на юго-западе у болота. Со всех ног ринулась Свирель на голос напарника. Закипел азартный гон в два голоса. Я вышел на прежний пост – у ивового куста.
Гон почти сошел со слуха на западе, потом сделал петлю севернее и вернулся к месту подъема зверя. Гон, хотя и со сколами, был жарок и, как всегда, парат (Паратость – быстрота работы гончей на гону). И вот, сделав новую петлю на севере, лай стал приближаться... Второй беляк был поменьше первого и совсем еще серый. Он скакал дорожкой из западной лядины...
Не сходя с места, в течение часа я взял двух зайцев.
На рис. 2 – план другого лаза. Гонные беляки пересекали тропу по поляне среди ольшаников, что росли между сосновым моховым болотом и небольшим полем, носившим прозвище Одворок.
Стояло первозимье с ровным и неглубоким снегом. Серо-синие тучи сулили пороши. В полном безветрии голос моего выжлеца-одиночки доносился откуда-то с севера, из-за поля.
Я остановился на одворковском ла