Главная / 2004 / Оружие и охота №6

Записки рыболова.

Владимир Урсул.

Днестровская стерлядь

Стерляжья уха славилась во все времена и в прошлом украшала столы монархов. Ах, какой это деликатес! На поверхности прозрачного рыбьего бульона плавает слой золотистого жира, ни с чем несравнимый аромат соответствует более чем изысканному вкусу. Но чтобы сварить такую уху, как минимум нужно иметь стерлядь. Раньше она часто встречалась в наших водоемах, а кто из современных украинских рыболовов может уверенно сказать, что ел настоящую стерляжью уху? Да еще из собственноручно пойманной рыбы. Мне в детстве не единожды довелось отведать такой деликатес. Стерлядь была частым трофеем отцовских рыбалок на Днестре в пятидесятые годы, а я оказался свидетелем отлова первой отцовской стерляди в этой реке.

Стерлядь относится к осетровым, а этих рыб на Украине есть две популяции - балтийская и азово-черноморская. Земли Львовской области, являясь водоразделом бассейнов этих морей, были и границей ареалов. В зале львовского краеведческого музея, экспонаты которого посвящены местной ихтиофауне, посетители могут увидеть чучело осетра балтийской популяции, отловленного еще в XIX веке в реке Полтва. В настоящее время она протекает непосредственно под городом, давно закрытая сводами, выполняет роль коллектора городской канализации. А ведь были времена, когда в жизни человека она играла и более благородную роль, а в своих водах пестовала среди всякой другой рыбы экземпляры достойные стола королей. Но подобная участь, как последствие антропогенной деятельности, постигла многие реки. Не обошла она и самой большой водной артерии Галичины - Днестра.

Много пережил Днестр, но самым серьезным для него испытанием было загрязнение вод концентратом солей в восьмидесятые годы. Причиной тому стал прорыв дамбы хранилища раствора солей Стебниковского калийного комбината. Сейчас река восстанавливается, но, наверное, в ее верхнем течении теперь нет в прежнем количестве замечательной рыбы стерляди - королевы ее вод.

Спустившись с гор в долину, разделяющую Карпаты и Волыно-Подольскую возвышенность, Днестр смиряет свой норов, он уже не взбивает возмущенно пену, не шумит недовольно; устроенные горным ландшафтом препятствия остались позади, но река еще упорствует напором своих вод и демонстрирует быстрое течение, подтверждая свое гордое горное происхождение. В незапамятные времена она безмолвно смирилась с людьми, поселившимися на ее берегах, и щедро дарила им свое добро - воду и рыбу.

Чуть выше правого притока Днестра - реки Свича, на правом же берегу примостился городок с поэтическим названием Журавно. Видимо раньше в этих местах было много этих грациозных лесных птиц - журавлей, об этом же говорят и другие здешние топонимы - Журавеньки, Журавский.

Сюда мы и приехали с отцом ближе к вечеру, а бивак устроили на правом берегу, отгородившимся от луга чередой старых ольх над береговым обрывом. Его высота не более метра, своей подошвой он подползал к воде узеньким песчаным пляжем. Высота обрыва свидетельствовала о том, что после больших осадков в горах или весеннего таяния снега река солидно поднимала свой уровень. Ширина русла здесь была значительно более двадцати метров, а заросший лесом противоположный берег тянулся в нашу сторону, спрятавшись под водой отмелью переката, которую обрывала глубина прижавшегося к правому берегу фарватера.

Тому выезду на рыбалку предшествовали серьезные сборы и подготовка, которая включала в себя собирание выползков - крупных червей, выползающих в темное время суток по каким-то своим нуждам на поверхность земли. Их влажные тела поблескивают среди стеблей травы в свете электрического фонарика и нужно, быстро среагировав, успеть подхватить червя, пока он не почувствовал опасность, не успел втянуться в свою норку. Этих, столь аппетитных для рыбы червей, мы набрали более двух сотен.

Под неудержимый вечерний хор лягушачьего концерта, предвещавшего завтра хорошую погоду, отец готовил снасти для ловли со дна. Три спиннинга и несколько донок-закидушек были оснащены леской 0,8 мм и тяжелым свинцовым плоским грузилом ромбовидной формы, изготовленным специально в расчете на сильное течение. Выше грузила на расстоянии тридцать сантиметров друг от друга расположены были четыре поводка из лески 0,25 мм с крючками №№ 10 - 12, имеющими удлиненное цевье. Разложив леску с поводками на песке у самой воды, отец аккуратно, каким-то своим замысловатым манером, закручивая, насаживал длинных червей на крючки затем, поднимая леску и раскачивая груз, производил заброс. При этом всплеск от удара грузила о воду раздавался неподалеку, метрах в восьми от берега, но снасть ложилась на дно в самом глубоком месте. Натянув леску и установив колокольчик, отец принимался за следующую закидушку. К сумеркам все снасти были насторожены.

Ужинали мы уже в темноте при свете небольшого костра, лягушачья симфония закончилась, в ночной тишине доминировал тихий шипящий шум течения, изредка слышались всплески рыбы. Отец любил подобные моменты и в ожидании поклевок негромко делился воспоминаниями своего детства о рыбалках на Урале.

Звезды в небе становились все ярче, потянуло прохладой. Я устроился на ночлег, а отец с фонарем пошел проверять снасти. Усталость, позднее время и масса впечатлений за день быстро увлекли меня в безмятежное царство сна.

Казалось, я только на минуту задремал, как тут же ощутил удар холодной капли о щеку, что заставило открыть глаза. Было уже довольно светло, в серой утренней тишине над водой поднимался туман, сразу растворяющийся в воздухе, с листьев над нашим биваком падали редкие капли. Отец с помощью самой дальней снасти вываживал, по моим тогдашним понятиям, здоровенную рыбину. Это оказалась морена (местное название): у нее в уголках губ - по небольшому усику. Еще не остыв от азарта, отправляя рыбу на кукан, он не услышал звона колокольчика на спиннинге у нашего кострища. Я негромко, чтобы не пугать рыбу, прошипел: "Папа, звонит!" Подбежав к спиннингу, отец двумя пальцами дернул его за кончик, произведя подсечку, заодно и снял колокольчик. Уже работая катушкой со спиннингом в руках, он произнес: "Есть!" А когда рыба была на берегу, моему удивлению не было конца. Она оказалась длинною сантиметров 30 - 35, с отцовский локоть. Имела удлиненный нос, плавник хвоста несимметричный, с узкой верхней частью. Тело покрыто не чешуей, а кожей, темная на спине, она поблескивала на боках желтоватым перламутровым отливом. У меня промелькнула в голове ассоциация с морским хищником, и я спросил: "Ты что, акулу поймал?" "Нет, - ответил отец с гордостью, - это стерлядь". Именно эта, пойманная на моих глазах рыба, была первой отцовской стерлядью на Днестре.

С восходом солнца колокольчики звенели все реже, на кукане сидело пятнадцать довольно крупных рыбин, среди которых было три стерляди...

Уже дома за столом, когда мать подавала стерляжью уху, отец вспомнил мои слова, предшествовавшие первой пойманной им стерляди: "Папа, звонит!"

Он и позже, во время рыбалок на Днестре, часто повторял эти слова, как своеобразное заклинание. А мне они сейчас напоминают о том счастливом далеком времени - детстве, когда вступающий в жизнь человек каждый день делает для себя новые открытия. Та отцовская стерлядь для меня была маленьким открытием, но из них и складывается познание окружающего нас мира и личная позиция в нем.