На тихом берегу
Прошла зима. С конца марта установилась ясная погода. Изо дня в день голубое небо. Магнитные бури от необычайно активного Солнца с небывало разросшимся пятном, как писали газеты, одна за другой достигали Земли. Поначалу ночью морозило, а потом отпустило. Пошла на подъем вода в Днепре. Рыболовы заняли песчаные киевские пляжи. Заспешили травы в рост, и к середине апреля распустились березы, обычно зеленеющие в первых числах мая.
В Вербное воскресенье друзья встретились на лесной вырубке. Собирали березовый сок, слушали лесного жаворонка юлу, любовались первыми лиловыми опушенными цветками сон-травы и строили планы. Решили после Пасхи ехать на реку. Наконец-то долгожданные майские праздники, Позвонил Тиша:
– Ну, как, готов? Билеты есть. Бери палатку. Едем. Ну, до завтра.
Автобус отошел точно по расписанию, и через три с половиной часа приехали. По всему селу опрятные огороды темнеют вскопанным черноземом, зеленеют грядки чеснока и лука. Хозяева, у которых мы иногда ночевали, расчищают клубничник. Поздоровавшись и немного поговорив – всем некогда – отправляемся в путь через лужки и разливы к реке. Уже слышна кукушка, а в лозах "протехкал" первый соловей, слишком уж рано в этом году. Через часа полтора мы на знакомом берегу. Ставим палатку. Стелим сосновый лапник, вырезаем стойки и колышки. Хор квакш у залива оглушает весеннюю ночь. Утро встречаем с песней юлы. По берету бегает белая трясогузка, вторая щебечет на ветке тополя. От горизонта веером расходятся перьевые облака.
Десять дней я с друзьями – Тишей и его женой Наташей – провели на острове. Наташа готовила, ловила верховодку, читала рассказы А.П. Чехова, загарала на ласковом утреннем солнце. Мы соорудили из лозы навес, укрыв его от дождя пленкой. Под ним разводили костер и готовили. Спали в палатках, тоже укрытых пленками. Так было теплее и комаров меньше. Комары появлялись с заходом солнца, но через час пропадали. Ночи были холодные с еще не распевшимися соловьями и хорами озерных лягушек. Раз, отправившись утром на фотосъемки, Тиша вернулся с необыкновенным букетом яблоневых цветов, поразившим Наташу. Обвалился берег, и большая дикая яблоня упала в вешнюю воду. Ее крупные бело-розоватые цветы благоухали над рекой. Цветущее дерево в воде – ну чем не остров Борнео!
Наташа подружилась с ящерицами. Ярко-зеленый самец и две коричневатые пеструшки-самочки обитали в сухой траве у корня старой красной ивы. Ящерицы не боялись новых соседей и особенно не прятались. Как-то Наташа протянула ящерице на прутике извивающегося выползка. Зеленый дракончик на удивление спокойно принял подношение, съев подряд еще трех, после чего установилось полное доверие.
Май – месяц Поликсены – дочери троянского паря Приама (таковы имена в греческих мифах). А здесь поликсена – это прекрасная бабочка. Обитает она в пойме Днепра, там, где растет кирказон. Когда на его стеблях появляются первые листочки, бабочки начинают откладывать яички. Желтыми в черных полосках крыльями этих бабочек можно любоваться лишь месяц. В июне встречаются только ее оранжевые гусеницы-"многорожки", а остальные десять месяцев года поликсена – это светло-серая куколка, горизонтально висящая на валежине или сухом стебле до следующего мая.
Под вечер, собирая дрова, я услыхал негромкое рычание и тявкнул будто кто-то. Пошел на звук и вижу, в заросшей кустами и травой промоине белеет горкой песок. Наверное, нора. Остановился за кустом в шагах десяти. Вскоре вылезает рыже-бурый лисенок с почти черными лапами (точь-в-точь, как на рисунках Е. Чарушина), что-то под корнями нюхает и начинает копать. Появляется из норы второй. Затевают игру: друг друга за уши хватают, повалить стараются. Разыгравшись, рычат, тявкают, а, испугавшись – сразу в нору. Заглядываю в лаз – белая с рыжим мордочка, черный нос и два зеленоватых глаза блестят в полумраке. На следующий день всем захотелось посмотреть лисят. Пошли не с пустыми руками. Я взял подлещика и положил неподалеку от входа. Ждем, что будет. Появился нос, вылез лисенок. Замер, принюхивается. Пригибаясь, крадется к рыбе и, схватив за хвост, пятясь, тащит в нору.
Река подмыла берег, и старая ветла сползла корнями в воду. Среди их плетей ходит, сверкая боками, рыбка. Что-то блеснуло на песке под стволом. Там спрятаны четыре густирки в ладонь, у двух головы прокушены. Похоже, норка о своем пропитании позаботилась. Два дня тому мы здесь ее видели, тащила щучий хвост через коряги.
В день отъезда что-то изменилось в природе. Так ведь это заколосилась дикая рожь, добавив свой зеленый узор в соломенное кружево прошлогодней травы. Побыть бы еще – здесь каждый весенний день так неповторим! Но ждет в городе работа, надо уезжать. До скорой встречи, река и берег.
Отпуск. 30 июля на крылатом теплоходе "Восход" мчим по Днепру. Шесть часов дороги – и мы на месте. Как наш навес? Стоит.
– А это что? – спрашивает Тиша, показывая вверх.
В углу на жерди висит какой-то бумажный шар размером с футбольный мяч, книзу отверстие. Гнездо шершней! О, с такими соседями не уживемся! Решаем, как стемнеет, гнездо убрать. Вот и сумерки, а полосатые квартиранты все еще прилетают. Наконец, совсем темно. Свечу фонариком и держу полиэтиленовый пакет, а Тиша стряхивает в него гнездо-шар, надев предварительно рабочие рукавицы. Несколько шершней ползают рядом по стенке и крыше. Один упал и ужалил Тишу в ступню (образовавшаяся опухоль через дня четыре прошла).
Утро. Алое солнце встает над лоза
ми. Перекликаются золотые иволги в кронах ветел у залива. Ужу плотву и голавликов среди прибрежных коряг. Когда становится жарко, клев прекращается. Варим уху, жарим рыбу. Муку не взяли, пробую жарить просто так. Получается. Нужно только не трогать рыбу пока не зарумянится бок, а тогда переворачивать на другой. Готовя, вижу, как по угловой жерди взбирается светло-зеленая древесная лягушка-квакша. Вот и новый поселенец явился. Днем нарезаем осоку для утепления палатки.
Вечером, оставшуюся жареную рыбу сложил я в котелок, накрыл крышкой и поставил на пенек. Утром нас разбудило громкое карканье вороны, доносившееся с вершины высокого тополя. Ответив неразборчиво на птичье приветствие, Тиша вылез из палатки и тут уже разборчиво сообщил, что рыба пропала. Пустой котелок валяется на песке. Небольшие следы, очень схожие с собачьими, рассказали, что наш стан посетила енотовидная собака и хорошо закусила. Птичий след рядом сообщал, что и вороне кое-что досталось. Злость на собаку сменилась досадой на собственную бестолковость – кто же жареную рыбу оставляет почти на земле? Котелок надо было на ветку подвесить и повыше. Беру удочку и иду исправлять ошибку.
Рядом в зарослях протянулась звериная тропинка. Ближе к берегу реки было более или менее "чисто", а дальше в сторону – непролазные заросли, "хащи". Так что мы жили у самой звериной дороги. Как-то, идя к протоке через кустарник, я услыхал необычный резкий громкий свист. Остановился, подумал, люди на берегу появились. Но там никого не оказалось. Вдруг опять свистнуло и послышался удаляющийся топот по кустарнику. Кто это? Из "топающих" только кабаны и косули здесь водятся. На следующий год все прояснилось: свистели косули, потревоженные человеком. Вспомнилось загадочное "свисть зверинъ въета...", читанное в знаменитом "Слово о пълку...".
Подальше от берега люди встречались редко, чаще останавливались у воды, где подходящая глубина для рыбалки или песок для купания. В выходные становилось шумно: из села приплывала молодежь на моторках. В будни наступала приятная тишина, которую старались поддерживать и те, кто отдыхал с нами по соседству. Иногда приплывал на весельном дощанике дед-корзинщик за прутьями краснотала. Возвращаясь, он часто буксировал какую-нибудь корягу на дрова. Вечером вниз к рыбным тоням проносились рыбаки-артельщики на двух деревянных моторках. Свои лодки они лихо вели в полуметре борт от борта, одну чуть за другой в волне, раздвинутой носом передней. Изредка гудела "дюралька" – бензин в такой цене, что выходит, как на такси. Раз в день проходила баржа-самоходка… По утрам тишину будил хохот серебристой чайки. Каждый новый день дарил что-то новое, пусть не выдающееся или яркое, но свое. Текла-струилась днепровская вода, бежали-торопились незабываемые летние дни.
Рядом с нами поселились ужи. Иногда показывались на глаза, и каждый год оставляли свои "линные" шкурки в дровах и среди жердей, поддерживающих навес. Ужей видели трех, крупные (одна "линная" шкурка, оставленная в дровах, была около метр