Директор
— Теперь уже рукой подать до Борзны, — сообщил наш проводник, — сейчас свяжемся с Петром Михайловичем. Он уже должен нас встречать.
Переговоры велись не долго, короткими фразами, понятными людям, связанным долгой и прочной дружбой.
— Порядок, — пряча телефон, сказал Сергеевич, — директор на месте. Обязательный и точный, как граф Монте-Кристо. Я специально о нем ничего не рассказывал. Познакомитесь, увидите сами. Скажу только, что у меня нет другого человека, которого я смог бы назвать другом. Петр — настоящий друг, хотя и встречаемся мы очень редко.
Мне не приходилось бывать в Борзне, поэтому об этом городе не имел никакого представления. Я сидел и ждал, когда будет последняя остановка. В отличие от меня, Александр Сергеевич внимательно вглядывался в повороты, перекрестки, и, когда автобус пошел по прямой улице, воскликнул:
— Вижу машину Михайловича. Смотрите: там "Нива" светлая стоит, а Петра не видно. Где-то спрятался от ветра.
— Паша! Вставай! Приехали, — обратился он к своему "студенту", все еще беззаботно дремавшему на глубоком сиденье.
Автобус, наконец, остановился, распахнулись двери, и пассажиры, выстроившись гуськом, двинулись к выходу.
Александр Сергеевич, идущий впереди, еще не успел переступить порог автобуса, как оказался в объятиях, встречавшего нас мужчины. Мы с сыном остановились в сторонке, чтобы не мешать друзьям встретиться, как следует.
— Петр! Я выполнил свое обещание, — нарочито громко, чтобы нам было слышно, воскликнул наш проводник. — Знакомься. Вот те два человека, с которыми ты хотел увидеться. Отец и сын Дубровские.
Ко мне подошел мужчина лет пятидесяти, худощавый, невысокого роста, с чисто выбритым лицом. Одет был просто. Скажем, одежда была обычной, повседневной, ничем не выделяющаяся. Слегка сутулясь, очевидно, от холодного ветра, а может от привычки держать руки в карманах, он стоял крепко на ногах, будто прирос к земле. Обычно люди такого сложения кажутся легкими, шаткими, даже неустойчивыми, но о нем этого сказать нельзя было.
Он подал мне руку и представился:
— Петр Михайлович — директор охотничьего хозяйства.
Я назвал себя, представившись пенсионером и отцом этого молодого человека, который, как я понимаю, в большей мере стал причиной нашего сегодняшнего визита.
Мой новый знакомый подошел к Павлу, представился, взял его за плечо и спросил:
— Можно я буду обращаться на "ты"? — и, получив бесспорное согласие сына, сказал, — таким я тебя и представлял, Паша.
— Знакомиться ближе будем дома. Давайте быстренько в машину, а то заморозим гостей здесь на улице, еще чего доброго.
Вскоре мы выехали на окраинную улицу и остановились у дома, за которым начинались поля. Сергеевич, бывавший здесь, открыл ворота, и мы въехали прямо во двор. По всему было видно, что заселилась эта усадьба недавно: год или два максимум. Щепы фруктовых деревьев еще не разрослись, не раскустились и посадки ягодных кустарников. По краям узеньких бетонных дорожек отдавал желтизной еще не проросший травой строительный песок. Все надворные строения завершены недавно и представлялись взгляду еще не потемневшей древесиной и свежей краской.
Хозяин пригласил нас в дом. В коридоре еще велись отделочные работы, но, переступив порог, мы оказались в просторной, светлой кухне, сверкающей чистотой и порядком.
— Заходите, Будьте как дома. Раздевайтесь и отдыхайте. Я сейчас соберу на стол, и перекусим с дороги, — хлопотал Михайлович. — Кто курит, присаживайтесь. Пепельница на столе.
Мы разделись. Я попросил разрешения осмотреть дом, пока хозяин накрывал на стол.
— Да, боже мой! Сколько угодно. Мой дом — ваш дом. Идите и смотрите, сколько душа желает.
Я не замедлил воспользоваться его согласием и вошел в комнату. Не знаю ее назначения. Приемная ли, гостиная? Все равно что. Но это было нечто, что покорило меня красотой и изысканностью. Не подумайте, что здесь стояла дорогая мебель, напичканная китайским фарфором и дорогим хрусталем, что стены украшены картинами известных художников, что фурнитура блестела золотом, что полы украшали пышные персидские ковры. Ничего такого. Здесь было тщательно обработанное дерево, охотничья амуниция и трофеи, сувенирное оружие, оригинальная люстра, обычные тюлевые шторы, посудный шкаф и массивный, из темного мореного дерева, стол. Все это разместилось так продуманно, с таким вкусом, что в комплексе создавало природный ансамбль покоя и умиротворенности. Я стоял в музее. Нет. На выставке. И тоже нет. Я находился в центре картины, в центре шедевра искусства, созданного руками человека, соединившего воедино старину и современность, тонко чувствующего природу, страстно любящего охоту и понимающего толк в изобразительном искусстве. То была картина наполненная большим количеством света и самобытным уютом.
Под стать ей были и другие комнаты, но они имели иное назначение и свой особый дизайн..
Мне приходилось бывать в домах людей с "большим достатком". Видел мебель, доставленную из-за морей и океанов, изготовленную из редчайших пород дерева. Она закрывала все стены, даже окна, чтобы втиснуть все, что шло в комплекте. В итоге, попавший туда человек, чувствовал себя как на складе или в кладовой с хаотическим нагромождением красивых ящиков.
Здесь же все успокаивало, расс
лабляло и восхищало.
— Что там увидел, отец? — спросил сын, когда я вернулся на кухню.
— Увидишь сам, — ответил я, закуривая сигарету. — Одним словом, красиво.
— Нет там ничего такого. Не преувеличивайте, — отозвался хозяин. — Лучше поднимайтесь, и прошу за стол. Будем знакомиться дальше.
Он коротко рассказал о себе. Затем настал мой черед. Но я прежде, чем начать знакомить со своей жизненной анкетой, сказал:
— Моя жизнь сложная и богата событиями. О ней потом. А сейчас, чтобы не забыть, хочу спросить: мы завтра собираемся охотиться или нет?
— Обязательно, — ответил гостеприимный хозяин, — и завтра и послезавтра.
— Тогда скажите мне, как обстоят дела с отстрелочными карточками. Я не выхожу на охоту, если документы не в порядке. А у нас с сыном нет разрешения на охоту в вашем районе...
— Саша, ты где выкопаl