"За стенами дома осыпался сад…
Я жил один в этом пустом доме,
в деревне, в трехстах километрах
от столицы".
К.Г. Паустовский "Рыболовные заметки"
автра предпоследняя среда октября. Вечером иду к егерю Василию Ивановичу за отстрелками. Василий Иванович высокий, статный, широкоплечий, встав из-за стола, улыбаясь, пожимает руку.
— Утка очень осторожная, летит больше ночью, к чучелам не подсаживается, а если опускается, то метров за сто, вне выстрела, — отвечает он на мой вопрос об охотах. — Начинает, правда, уже северная появляться. В выходной сбил пару.
Закипел чайник. Заварив душистый кофе, Василий Иванович одну чашечку протягивает мне и вспоминает:
— К рыбалке и охоте я потянулся с детства. У деда на острове, где пасли коров, был балаганчик. Там я очень любил бывать. Помогал деду и учился рыбу разную ловить, на лодке грести, из ружья стрелять. Бывало целые дни там проводил и ночевал не раз. Так и лето проходило.
За разговором незаметно бежало время…
В пять утра я выглянул из хаты во двор. Густой туман. Тишина. Идет мелкий дождь. Пришлось вместо охоты досматривать сон. Часов около десяти с запада донесся какой-то рокот. Неужели при таком тумане возможна гроза? Видимость четверть километра. Вскоре громыхнуло над головой. Потом два раза сверкнуло, и рванул резкий удар, пророкотав долгим раскатом. Дождь усилился, но я был уже в хате, успев собрать на лужке горсть шампиньонов. Пока нет погоды, принялся варить перловый суп с грибами.
Во дворе на уже облетевший ясень сел маленький ястреб. Отряхивается, взъерошив намокшие перья. Подлетели две сороки. Одна уселась на вершину, вторая — на соседней с ястребом ветке. Смелая. Такого нахальства ястребок не вытерпел. Погода скверная, а тут еще под бок лезет "тарахтелка" длиннохвостая. Напал. Белобокая бросилась вниз, панически застрекотала. Поскакала по дороге. Ястреб пронесся над сорокой и, взмыв, плавно потянул к лесопосадке.
Дождь перестал. В облачной пелене образовался первый просвет с голубым клочком неба и быстро несущимися белыми облаками. Над дорогой пролетела бабочка с оранжево-красными лентами на бархатно-черных крыльях. Под яблоней присела на упавшее яблочко.
Яблочки-райки сочные, терпко-сладкие, довольно крупные, их много еще висит на ветках. В густой кроне старой дикой оливки молчаливо снует пеночка, тоже одна из последних. Большинство их уже отлетело. Вчера летели журавли, четыре стаи видел по 10-30 пар в ключе. Курлыкали — прощались.
Снова припустил дождь, видно, не придется сегодня поохотиться.
На следующий день с неба уже не капает. Ветки блестят от мелких водяных капелек. Воздух напитан влагой. Тихо, сыро.
Отталкиваюсь от берега, сажусь за весла. Через часа полтора, проплыв три плеса, выбираюсь на мелководье, поросшее стрелолистом и кувшинками. Лысух уже не видно, ушли на более открытую воду. Поднимались из зарослей лишь чирки (с десяток), видел три кряквы.
Погода налаживается. Большие облака копнами и стогами медленно плывут над головой. Изредка пролетают над самой водой бабочки-адмиралы. Они, как птицы, тоже стремятся к теплому югу. Одна бабочка летит рядом. Поднапрягаюсь, налегая на весла, но она обгоняет лодку. В заливе, за илистой длинной косой плавает стайка каких-то уток. Может, это чернеть, за далью не различить, какие у них хвостики: торчат вверх или опущены к воде.
Во второй половине дня резко потеплело. Стали вылетать из ульев пчелы. Над огородом по-весеннему замелькала ярко-желтая крушиница, радуя взор. Пришел тихий ясный вечер, но ночь обещает быть холодной.
Пятница. Около четырнадцати часов приехали хозяева дома: Игорь Олегович с зятем Юрой.
Игорь Олегович уже с трехлитровой банкой молока, взял по дороге у знакомых. Расспрашивает об охоте, как утка?
— Утка есть, — отвечаю, — а охоту дождь перебил.
Топим печь. Объемистая кастрюля источает аромат — борщ готовим.
Встаем в полшестого. По глотку чая, сапоги натянули, патронташи на пояс, ружья в руки и поплыли втроем и лайкой Зимкой. С рассветом были на месте. Подплываем к берегу с высоченным тростником. Слева, в конце залива, из кувшинок поднимаются два крякаша и… на наших глазах спокойно улетают. Зимка тянет поводок, вертится.
Мы с Юрой выбираемся "топким пролазом" на сухое. Из ила торчат темно-зелеными остриями молодые побеги тростника, спутав октябрь с маем. Игорь Олегович остается в лодке, собирается переплыть залив.
Ноги по колено тонут в жидком иле. Через два десятка шагов выходим на твердое. Узкая скользкая глинистая тропа тянется через густые тростники. Попадается кабанья ванна с водой и свежие отпечатки копыт. Вдоль тропы потянулись побуревшие травы. Идем минут десять. Заросли отходят в стороны, скрывая небольшие озерки и вытянутые болотца. Справа чуть приоткрылась вода, зеленоватая, с линными утиными перышками, плавающими по краю. Хлопаем в ладоши, но утки не вылетают. Полсотни шагов по тропе и влево вглубь рогозов уходит проход к обширному болоту, соединяющемуся с заливом. Становимся у края зарослей. Юра отпускает с поводка Зимку и потихоньку двигается по проходу. Зимка не хочет лезть в грязь и воду, бегает по гриве. Где-то в проходе слышен шум крыльев. Поднимается крыжень и летит над самыми вершинами стеблей, удаляясь. Я не решился стрелять над густоми зарослями и отпускаю его. Снова шум многих крыльев — с десяток уток вылетает вне выстрелов. По одиночке в разных местах снимаются еще несколько. Раздается Юрин выстрел. Еще две утки вылетают из крепи. На этом утиный парад заканчивается.
— Взял? — окликаю Юру.
— Взял!
Вскоре он появляется с великолепным дымчато-белым зеленоголовым селезнем.
— С полем!
Зимка уже тут, примчалась на выстрел. Нюхает утку. Юра устраивает небольшой урок, бросая утку в густую траву. Собака быстро отыскивает и подносит тушку несколько раз.
Отправляемся дальше. Доходим по тропинке до разветвления. Расходимся, договорившись встретиться тут или же у места высадки через час-полтора. Иду один. Кругом побуревшие осоки, рогоз и тростники заполняют обширную низину. Кое-где по возвышенным местам темнеют кроны невысоких ветел, ракит и кусты лозняка. Воды не видно, все скрывают заросли. Под сапогами начинает чавкать ил, тропинка уходит в болотце. "Жвяк, жвяк" — вырвался справа бекас и, вертясь с боку на бок, уходит в необъятные дали. Ил засасывает, пытаясь снять сапоги, каждый шаг дается с трудом. Наконец, под ногами снова тверда