В предрассветной тишине поет горихвостка-чернушка на крыше дровяного сарая, доносятся голоса певчих дроздов из ближних рощ. Небо чистое, как голубое полотно, а из-за горизонта выкатывается золотое солнце. Задувает юго-восточный ветерок. Солнце подымается все выше и начинает заметно припекать. Воздух нагревается в полдень до +18 в тени. Теплу радуются все. Замелькали в воздухе яркие крылья весенних бабочек. У забора над первыми сине-лиловыми цветками будры — кошачьей мяты — жужжат шмели с белыми, желтыми, рыжими полосками. Над лугом не смолкают жаворонки. Пара нарядных черно-белых чибисов бродит по мелкому озерку среди водяной травы.

На ручье брод шириной в шаг, воды с вершок. По берегам ручья блеклые прошлогодние стебли манника, тростника, рогоза чернеют обгорелыми пятнами. Когда пускали пал по соседнему выпасу, он и до ручья добрался. В бочажке, выше брода, видны на дне пучки пошедших в рост листьев кубышек. В глубину щуренок метнулся, а со слежавшейся сухой осоки в воду плюхнулась большая болотная черепаха, размером с кепку. Камнем уйдя на дно, она сразу же зарылась в ил. Ниже брода ручей становится глубже благодаря близкой речке, подпирающей его вешней водой. Ниже устья ручья в кустах привязана небольшая лодка в две сажени длиной, но борт у нее высокий — в три доски. На жарком солнце доски рассыхаются, в дне и бортах уже светятся щели. Конопатить и смолить надо лодку.

Плывут сухие травинки, ветки, сухие лозовые листья. Вода прибывает, уносит с берегов прошлогоднюю ветошь. Среди плывущего сора иногда рыбка плеснет, что-то там схватит. На противоположном берегу открылся небольшой залив. Там замерли четыре серых цапли, вытянув над водой свои длинные шеи, — рыбачат.

Из соседнего леса к речке кое-где звериные следы выходят. На влажном песке у водопоя натоптали своими растопыренными копытами кабаны. Изящными небольшими сердечками наследили тонконогие косули, а овальные крупные следы оставили степенные олени.

На гибких темно-пурпурных с сизым налетом побегах ивы-щелюги, хорошо освещаемых солнцем, «котики» начали отцветать. Их золотистые тычинки уже подсыхают, а сами «котики», удлинившись, теряют свою прежнюю мягкость и пушистость. На постоянно затененных кустах «котики» еще медовые.

Вечереет. Солнце — все ближе и ближе к горизонту. Удлиняются тени кустов и деревьев. На вершине березы распелась зеленушка, повторяя коленца своей нехитрой трели. В небе над лугом висит в воздухе жаворонок.

А утром все заиндевело от сильного заморозка. Светает. Небо ясное.

Когда взошло солнце, в западной стороне появилась густая серая пелена облаком. Быстро приближаясь, она плотно затянула все небо, закрыла солнце. Во дворе стало неуютно и холодно.

Полевые воробьи свое гнездо в дупле груши строят. Бойко таскают всякую ветошь: соломинки, веточки, стебли пырея и лебеды, даже с корнями. Иногда притащат длинную травину с локоть и никак не могут с ней в дупло залезть. Долго возятся, уронят, и, подобрав с земли, опять тащат в гнездо. Видя их задорную суету, сам начинаешь что-то мастерить.

К полудню облачная пелена рассеялась, появилось солнце. Сразу стало жарко. Все кругом запело, заиграло красками. В лугах и у речки ивы покрылись легкой зеленой опушкой из крошечных листочков. В ольховом лесу почки пока лишь наклюнулись. А зазеленевшие кустики дикой черной смородины среди темно-серых ольховых стволов заметны издалека. Но самая зеленая сейчас черемуха, листья на ней уже с вершок.

Под вечер в ольховнике распелись черные дрозды. Там, на небольшом пригорке, под кучей хвороста лисья нора с тремя отнорками: лисица нору чистила, и место обитания кумушки сразу стало приметным. В шагах двадцати от норы проходит сырая неторная дорога. Вся она, как ковром, покрыта мелкой молодой травкой. Тянется дорога через ольховник и ведет к лесному ручью. Но вода здесь не течет, лишь в ямках кое-где осталась. Климат теперь изменился — лето жаркое, а дождей мало.

Весна только началась, но уже безводье чувствуется. Около ручья на влажной земле кабанья грязевая «банька» видна — аршинная вмятина с лужицей на дне. От «баньки» в соседний бор тропа выходит. На тропе свежие отпечатки кабаньих копыт в полтора вершка длиной. Около тропы, в бору, три сосны в пядь толщиной стоят. Кора у них на аршин от земли вся содрана. У одной на стволе следы от клыков белеют и там, будто каплями янтарного меда смола стекает. Ниже ствол весь без коры и «заеложен» грязью.

Еще на нескольких соснах видны следы засохшего ила. Звери тут бока чешут, смолу и прилипший ил в шкуру втирают. Бор с «чесальней» небольшой, растет на возвышенном месте. Кабанья тропа шагов через двести выходит к его противоположному краю. Дальше ольховник тянется, а между бором и ольховником протянулась поляна с кочками и осокой. Между кочек крупная серая косуля прогуливается и молодую осоку щиплет — лакомится свежей травяной зеленью после надоевших за зиму веток и сухих листьев…

На следующее утро солнце поднимается, просвечивая сквозь дымчатую пелену тонких слоистых облаков. Птицы совсем недолго утром пели и вскоре умолкли. В саду дым костра ветер все время крутит, как перед дождем. Но солнце греет во всю, хоть загорай. На вяз за огородом присела ворона и что-то высматривает. Тут же на нее синица и три дрозда набросились, прогнали серую разбойницу, разорительницу птичьих гнезд. Над лугом пролетел светлый полевой лунь, издали похожий на длиннокрылую чайку. Теперь это довольно редкая птица.

При заходе солнца квакши на луговом озерце немного покричали и враз смолкли, не стали продолжать свой ночной концерт. Беззвездное небо насупилось, под утро пошел дождь. С перерывами он продолжался до полудня следующего дня.

После дождя воздух наполнился запаха-ми травы и молодой листвы. Земля будто помолодела: прибавилось ярких зеленых красок и узоров в ее наряде. Подрос луговой щавель. Темно-зеленые побеги хмеля вытянулись уже на пядь и ловят себе подходящие опоры для плетения, изгибаясь в разные стороны. У диких груш, растущих по сенокосным лужкам, почки набухли и лопнули.

Желтым зайчиком заиграл на изумрудном травяном пригорке первый одуванчик. Так радостно видеть это! На глазах мертвенно-серый мир зазеленел травами и листвой, наполнился голосами птиц, жужжанием насекомых. Земля хорошеет с каждым днем. В густом кустарнике слышны звонкие трели черноголовой славки.

До захода солнца еще часа три, а на лужок уже лиса вышла, что-то промышляет. Хвост у нее, как вытертый кухонный ершик. Куда делась пышная зимняя «труба»? Сама лиса сейчас не огненно-рыжая, а бледно-бурая — не лисица, а слабое ее подобие, еще и худое. Но, нисколько не смущаясь, кумушка прошла в шагах полста от меня и, свернув на неглубокую борозду, засеменила, как по тротуару. Многие звери любят ходить по таким рытвинам, только длинноногие лоси-великаны ими не пользуются, ходят напрямик.

Близится вечер. В небе протянулись полосами темно-синие облака. Из оврага на лужок вышел кормиться, не дожидаясь ночи, нетерпеливый заяц. Сидит столбиком, подняв вилкой длинные ушки, жует травинку и слушает. Лежка его в две пяди длиной, в вершок глубиной на соседнем пригорке, заросшем пыреем. Смеркается. Над лугом полосой лег туман, будто кто расстелил там белые полотна. И вот уже опустилась на землю весенняя ночь, выткав темный бархат неба узорами созвездий…

Перед восходом на юго-востоке показался тонкий серп месяца. Подсвечиваемый из-за горизонта солнечными лучами, засиял он золотой дужкой. В предутренней тишине громко протоковал в саду вяхирь. Он устроился на столбе, из окна хорошо было видно на его горле белое подковообразное пятно. В селе вяхири гнездятся на старых деревьях и людей совсем не боятся. В прошлом году пара вяхирей устроила гнездо на каштане, у колодца во дворе соседа. Вывела там двух птенцов. К осени от летней жары каштан усох и к зиме его спилили. Теперь вяхири для гнезда подыскивают себе новое место, присматривают мою старую яблоню.

Утро было ясное, но небо постепенно затянули облака, стало пасмурно. Травы в густой серебряной росе. Хотя они уже вытянулись на два вершка, коров на выпасе не видно — земля для них еще холодная.

В ольховнике, на стволе старой ветлы, барабанит дятел. Ему громко вторят зяблики с ольх и кудесники-дрозды из соседнего бора.

По влажной земле среди ольховых стволов прошел недавно лось. Я заметил — глубокие отпечатки его больших копыт примяли кое-где розетки глянцево блестящих листочков чистотела. Бутоны его цветков уже желтеют золотыми почками, готовыми вот-вот раскрыться. У края ольх зеленеет широкая влажная поляна. В нескольких местах ее дерн разрыт, чернеет земля. Ночью здесь поработали кабаны, соперничая с кротами в поисках червяков. С другой стороны поляны, на краю бора растет вековая сосна с толстыми ветвями. Нижняя ветка надломилась от налипшего зимой снега и теперь свисает, как раненая рука. Под ее шатром на земле видны четыре кабаньи лежки в аршин длиной. В кроне сосны токует вяхирь.

Весенний лес! Как прекрасны его голоса, его воздух, его дороги! По ним идешь и хочется, чтобы они были бесконечны. Но все дороги куда-то ведут и где-то кончаются. Придерживаясь гривы, обходя низины, дорога, обогнув бор, потянулась к селу. По сторонам ровные стволы ольх. Впереди блеснула вода в придорожной низине. С шумом поднялись оттуда пара крякв: нарядный зеленоголовый селезень и коричневато-буратая уточка. А из сухих тростников прянула в лес рыжебокая косуля, мелькнув белым «зеркальцем». А еще сегодня появился новый лесной певец — маленькая пеночка-теньковка. Ее щебечущая трель влилась в общий хор пернатых.

За мокрым кочкарником вдоль ручья темнеют хвойными вершинами мачтовые сосны. Их обрамляют белоствольные березы, нарядно зеленеющие почти прозрачными молодыми листочками. На поляне под березами стоит несколько банок, над ними лотки из вбитых в ствол палочек. Но березовый сок уже не течет, а тот, что в банках, помутнел и забродил. Бросили банки сборщики, и теперь в них тонут муравьи. У дороги валяются полиэтиленовые пакеты и бутылки. Глаза, конечно, можно отвести, но мусор-то остается, причем прибавляется с каждым годом. Будет ли этому конец?..

С криком-стоном пролетел среди стволов черный дятел-желна, хранитель высокоствольных лесов. В полдень смолкли птичьи песни, небо нахмурилось. К вечеру пошел дождь.

Утро выдалось сырое и пасмурное. Но все равно воробьи строят гнезда, таская отсыревшие травинки. Странно, что носят сырые, видно, время не терпит. Стройка у домовых воробьев идет под крышей сарая, у полевых — в скворечнике на вишне. Прилетел скворец, пробует забраться в леток домика, но отверстие для него маловато. Скворец принимается долбить леток. Воробьи недовольны этим вторжением и громко чирикают рядом на ветках. Потом скворец улетел, а на краю огорода опустился удод, клюет что-то на земле. Как он красив! На спинке у него симметричный узор из четырех сходящихся под углом черных полосок, чередующихся с белым. Остальное перо ярко-охристое. На макушке — длинный хохолок, который удод иногда поднимает, расправляя в «гребень ирокеза». В окно мне видно, как удод добыл из рыхлой земли медведку.

Из глубины соседнего леса приглушенно донеслось долгожданное: ку-ку, ку-ку… Протоковав шесть раз, кукушка смолкла. В ответ ей заворковала лесная горлинка. Многие певцы уже вернулись в родные края. Скоро прилетит и золотая иволга…