Дорогу мы не знали и место, где будем ночевать — тоже. Эта неизвестность придавала больше остроты и увлекательности поездке, волнуя мое воображение. У случайно встреченного в лугах сельского рыбака, поздоровавшись, отец весело спросил:

— А где тут у вас крыжаки водятся?

Рыбак усмехнулся:

— Да везде, где их найдете, — и добавил, — можете пойти на «Глушец», там сейчас не рыбачат, т.к. сильно обмелело и утка там держится.

— А как нам туда пройти? — спросил отец.

— Держите во-о-н на ту сухую вербу, — стал пояснять рыбак и показал рукой, — от нее возьмете вправо, перейдете брод, и через километра два выйдете к извилистому озеру. Это и будет вам Глушец.

Я поинтересовался у рыбака его уловом. Он показал в ивовой корзинке с десяток широкобоких серебристых карасей и сказал, что брали они на опарыша. Попрощавшись с рыбаком, мы пошли в указанном направлении.

Кончался август. Уходило лето, но солнце высоко блистало в ясном небе и припекало. Луга были скошены, вся трава душистым сеном лежала в стогах, видневшихся по суходолам. Казалось, что там расставлены шатры каких-то великанов. Везде по стерне можно было идти напрямик и вскоре мы были уже у сухой ветлы. Там, у лозовых кустов разрослась луговая ежевика-ожина, осыпанная по концам колючих плетей крупными сизыми ягодами. Съев по горсти сладковатой ежевики, мы пошли вдоль узкой болотины вправо, как говорил рыбак, и вышли к мелкому броду с размытыми следами телеги и свежими отпечатками кабаньих копыт. За бродом тянулась неторная дорога. Она шла, обминая понижения и заросли лозняков. Кое-где виднелись по сторонам одиночные стройные тополя и пышные вербы. Взгляд легко и свободно летел в манящую даль, и душа моя ликовала, окунувшись в окрестное приволье. Слева показались две небольшие тополевые рощи, как зеленые острова в луговом океане. На покосах луга уже пожелтели, а по ложбинкам, понижениям и в тени у кустов еще свежо зеленели травы и пестрели разные цветы. Шумливые молодые бурые скворцы взлетали и вновь садились на кошеную траву, бойко охотясь на луговых кобылок. Большая стая золотистых щурок летала над стерней, ловя стрекоз и других насекомых. Некоторые щурки отдыхали на сухих ветках деревьев и лозняков, поражая райской красотой своего зеленого с синим и желтым оперения. По красноватым стеблям конского щавеля перелетали маленькие белобровые чеканы, беспокойно перекликаясь при нашем приближении. Душисто пахли нагретые солнцем сенокосы. Под неумолчное стрекотанье луговых кобылок не спеша шли мы неторной дорогой, уводящей в голубые дали среди необъятных просторов земли и неба.

— Люблю такие места, — сказал отец, останавливаясь и окидывая взором окрестные луга. — Как легко здесь дышится! А ширь какая!

— Как в степи, — сказал я.

— Да, но степь все же другая. Я видел степи Днепровского правобережья, Поволжья и под Оренбургом. В них кусты и деревья растут только в балках, мало воды, и в конце лета травы все совершенно сухие. А тут кругом в низинках цветы, свежие травы и ежевика, всякие болотинки, пойменные озерки и озера с кувшинками. Красота!

Мы постояли, обводя взглядом округу и наслаждаясь ее видами. Чудесный ясный день и простор очаровывали меня, все во мне пело, и будились радостные чувства приятных надежд и ожиданий. Вскоре слева заблестело плёсом озеро с темно-зелеными кустами ситника-куги у возвышенных берегов. Это был явно не Глушец, но мы решили здесь искупаться, т.к. солнце грело по-летнему, рюкзаки давили спины и пот струился по нашим лицам. Чистое, глубокое озеро манило поплавать. Над его водой разливался тонкий аромат цветущих водяных лилий, белевших пышными розетками среди зелени округлых глянцевых листьев. Две водяных курочки кормились у края кувшинок. Большая стрекоза, синее коромысло, уселась на положенный рюкзак и вертит своей глазастой головой, выслеживая комаров.

Освежившись, уже бодрее мы двинулись дальше. Пролетела, отрывисто взмахивая крыльями, парочка горлиц, и небольшая стайка уток завиднелась в небе.

— Утки летят, — говорю, — вон, видишь? А куда они могут сейчас лететь?

— Да куда угодно, — отвечает отец. — Куда хотят, туда и летят — свою дорогу знают. Судя по тому, что идут высоко, то далеко собрались. Может эти уже отлетают, поднабрав жирка.

Поодаль завиднелась какая-то впадина с метелками тростника, лозовыми кустами и небольшими ракитами, тянущаяся в стороне от нашего пути. Я пошел на разведку. При моем подходе там поднялась серая цапля и вылетела сорока. На дне впадины было мелкое озерко-лужа с множеством обсохших ракушек у мутной воды и крестиками птичьих следов на мокром иле. Мы пошли дальше и вскоре подошли к извилистому, заросшему сусаком и стрелолистом, где узкому, а где и широкому озеру, подобно речке, вьющемуся через луга.

— Похоже, вот это и есть Глушец, — сказал отец, останавливаясь и снимая рюкзак. — И по пройденному расстоянию от брода получается так. А по виду — очень подходящее для уток.

— Да, похоже, — охотно соглашаюсь.

— Глушец или нет, но завтра мы здесь будем охотиться, а сейчас давай обустраиваться, — подытожил отец наше краткое совещание. — Но первым делом надо сделать чай, очень хочется пить.

Мы принялись распаковывать рюкзаки. Развели костерок и вскипятили в солдатском котелке чистую озерную воду. Собирая дрова, я нашел еще ягоды ежевики. Их засыпали в кипяток и дали настоятся. Получился бордового цвета чудесный напиток. Когда он остыл, мы выпили весь котелок за один присест.

С собой вместо палатки у нас было полотно брезента размером два на три метра. Его растянули на колышках и четырех жердях, воткнутых в землю и соединенных прочным шнуром. Под этот двухскатный навес настелили сена и положили свои вещи. Получилось отличное укрытие от росы и на случай дождя или ветра.

— Пойду, осмотрю озеро, — сказал я, когда мы со всем управились.

— Давай, а я полежу-отдохну, потом какой-нибудь суп сготовим, — сказал отец.

Я пошел лугом вдоль озера. Исследовать новые места всегда увлекательно и интересно. Озеро походило на заросшую стрелолистом и кувшинками речку. Зеркало его воды то сужалось, то расширялось шагов до сорока, обрамленное травянистыми берегами. Вскоре озеро скрылось в густых зарослях белолоза. В прогалину среди кустов было видно обмелевшее илистое русло. Через шагов сто лозняки кончились и озеро снова потянулось в открытых возвышенных берегах. На противоположной стороне красовалась высокая пышная ветла, отражавшаяся в небольшом плёсе, обросшем тростником. С плёса в тростник перелетела испуганная болотная курочка, мелькнув белым подхвостьем. На поверхности воды, затянутой зеленью ряски, в разных направлениях тянулись дорожки, проложенные пернатыми и не пернатыми водяными жителями. За поворотом открылся новый плёс. С него в густой тростник быстро уплыло четыре крыжачка. Я остановился, и тут вдруг рядом из-под берега вылетел чирок. Отогнув к спине шею, он взвился вертикально вверх, быстро махая крыльями. Проводив чирка взглядом, иду дальше. Берега озера разошлись, покрытые зелеными травами и по-летнему пестревшими цветами. Какое разнообразие! Здесь были и ярко-желтые корзинки крестовника на высоких беловато-войлочных стеблях, и густые розовые соцветия дербенника — былинной «плакун травы». Кое-где из зелени выглядывали крупные белые граммофончики болотного вьюнка и, как комки пряжи, желтели соцветия лабазника на тонких гладких стеблях. Синели высокие пирамидальные стрелки изящной вероники лекарственной, искрились скромные розоватые гвоздички, а лилово-синеватые хвостики мышиного горошка образовывали густые подушки из перевитых плетей.

С весны уровень озера снизился примерно на сажень. Это было видно по прерывистой полосе разного сора, оставшегося после половодья на откосе берега. За лето вода еще больше отступила, обнажив илистое прибрежье. По нему кое-где пышно разрослись травянистые светло-зеленые кусты ежеголовника и стройного сусака с розоватыми соцветиями. Там по илу перебегало несколько куличков, и сновали белые трясогузки. Трясогузки ловили каких-то мушек, а кулички прощупывали ил своими длинными клювами. Вправо уходил плёс, обрамленный густыми листьями кувшинок с дивными белоснежными цветами. Глянув под ноги, я увидал два следа. По высохшим водорослям, покрывавшим кое-где обсохшее дно, темнели отпечатки широких заоваленных копыт кабана. Поперек его хода, к воде тянулся другой след с четырехпалыми лапами. Шаг с аршин, ровный, в линию. Лапа в комке, больше двух вершков. А не «серый» ли бродяга тут побывал?! Вот в какую глушь мы забрались! — с восторгом подумалось мне, и я невольно пристально огляделся по сторонам. Поодаль из трав у воды снялось четыре нарядных чибиса. В разных местах плеса, ссутулившись, маячили серые цапли, и одна чисто-белая похаживала в мелкой воде.

Я притаился за кустом лозы и принялся наблюдать. В стрелолисте, напротив, деловито кормилась водяная курочка. С луга появился темно-коричневый с желтой головой камышовый лунь. Медленно взмахивая крыльями, лунь полетел над краем озера. Болотная курочка тут же умчалась в соседний лозовый куст. Кулички замерли, следя за пернатым охотником. Серые цапли не пошевелились. На дальнем берегу плёса, оказывается, сидели утки. Теперь они с шумом слетели на воду, где сидело еще две их стайки. Вытянув шеи, утки напряженно следили за каждым движением своего врага. Лунь снизился к воде и медленно полетел на высоте метров трех. Утки держались сплоченными стайками, быстро отплывая в стороны с его пути. Лунь не спеша прошел над птицами, высматривая какую-нибудь зазевавшуюся. Но такой случай ему не представился и, пересекши озеро, он развернулся и снова полетел над утками. Не найдя «слабое звено», хищник отвернул в луга. Когда лунь скрылся, утки еще некоторое время держались купно и настороже. Потом успокоились, начали расплываться и плавать свободно. Некоторые принялись чиститься и купаться, другие кормиться, часть их снова выбралась отдыхать на берег. Понаблюдав за жизнью озера, я пошел к нашей стоянке. Когда вернулся, батя уже сварил кулеш, и мы сели у котелка. Я принялся рассказывать о своей разведке. Выслушав меня, отец сказал:

— Хорошо. Наблюдай, изучай природу, примечай интересное, задумывайся. Я считаю, что охотник — это не только спортсмен-стрелок, а обязательно еще и натуралист.

Звонкое «тюв-тюв-тюв-…» донеслось из поднебесья. Высоко на юг шла стайка крупных куликов. Насчитал одиннадцать птиц. Через некоторое время прошла вторая стайка таких же, и тоже с криком.

— Похоже, улиты, северные, начинают отлетать, — сказал отец, провожая их взглядом.

Красный круг солнца опустился к горизонту и утонул в синих далях. Жара спала, воздух повеял прохладой. Вокруг воцарилась чарующая тишина пойменных лугов. Вблизи кустов громко завели свои трели сверчки. Вечерний чай у нас вышел лучше дневного. К ежевике добавились дикие яблочки. Яблонька росла на краю ложбины по пути к озеру. Когда я шел мимо, уловил какой-то свежий очень приятный запах. Оглядываюсь по сторонам и вижу среди кустарника с ивами невысокое дерево с румяными яблочками. Попробовал одно: кисловато-сладкое, очень душистое, больше вершка в поперечнике. Отец, увидав принесенные яблочки, вспомнил, как читал в охотничьем журнале заметку. В ней один охотник призывал не просто бросать яблочный огрызок у костра, а закапывать в стороне, — пусть вырастают в угодьях яблоньки. Глядишь, какая-нибудь и даст съедобные плоды.

— Помнишь, какая прекрасная яблоня росла в лесу у с. Романовки?

— Да, очень хорошая, вкусная, как настоящая антоновка, — отвечаю.

Отец стал готовиться к завтрашней охоте. Из рюкзака достал патронташ на 24 патрона с латунными гильзами. Расчехлил и сложил свою курковую двухстволку 16 калибра. Я всегда любовался его ружьем с золотой инкрустацией у казенника, с темно-ореховой пистолетной ложей, с длинными воронеными стволами и загадочной надписью на прицельной планке: «Gojzer Nandor Szolnok».

Заря играла на северо-западе переливами чистых светлых красок. От дымчато-красноватой у горизонта ее цвета, поднимаясь, переходили к жёлтому и голубому. В зените густела синева. Вскоре там засветилась яркая Вега. Сверху донеслись глуховатые крики «квэк, квэк,…» и в свете потухающей зари показались четыре крупных птицы. Это выпи летели куда-то на ночную кормежку. Резко вскрикивая, стороной пролетело три цапли. Почти над головой, ниже Веги, засверкало огромным перекрестьем созвездие Лебедя. Тонко засвистели утиные крылья, и дюжина чирков россыпью быстро промчалась над нашими головами. Громко подала голос кряква на озере. Стайка крыжней прошла стороной. За дальними вербами, на востоке появился и медленно отрывался от земли, всплывая, большой желтоватый диск неполной луны.

— Смотри, — тихо сказал отец, показывая рукой, — козодой!

Бесшумно взмахивая крыльями, меняя направление и часто ныряя к земле, пролетела странная птица, несколько похожая на ястребка. Но полет у нее был неровный, верткий, прерывистый. Козодой охотился за ночными насекомыми…

Одев свитеры, укрывшись куртками и плащами, лежим на душистом сене под нашим пологом. Спрашиваю отца:

— А ты на охоте раньше как ночевал?

— В лугах всегда до поздней осени стояли стога сена, — отвечает отец. — Отыщешь подходящую копну, подроешься и спишь как барин. Ни дождь, ни холод нипочем, — тепло и сухо. Сбоку плащ-палатку подоткнешь, чтоб стебли не кололи. Но мы сегодня тоже хорошо устроились, и стали там, где захотели.

— А когда завтра будем вставать?

— Надо до зари, где-то в полпятого.

— Не проспать бы.

— Надо настроиться. Поэтому давай будем уже спать.

Лежу, прислушиваясь к голосам ночи. В отдалении задорно бьет свое «подь-полоть» одинокий перепел. Иногда плеснет в озере рыбка. Большой кузнечик завел приятную трель в лозняке. Просвистели неподалеку утиные крылья и закрякали на озере утки. Прошуршала рядом в траве мышка.

Как все сложится завтра? Неспешно проходят, блуждая, разные мысли и куда-то тонут, теряясь во времени…

Просыпаюсь внезапно среди ночи. Неподалеку явственно различимы какие-то легкие шаги и как бы срывание травы. Слушаю, насторожившись и затаив дыхание. Наверное, это косуля вышла в луга покормиться. Звуки постепенно удаляются и затихают. Лежу не шевелясь. Мерно посапывает рядом отец. Сколько еще до рассвета? Веки мои незаметно смыкаются, и снова засыпаю…

Слабый свет теснил мрак ночи. Начинался рассвет нового дня. Я лежал с раскрытыми глазами и думал о предстоящей охоте. Пошевелился отец, посмотрел на часы: начало пятого. Бодрящий воздух свежо и душисто пах луговыми травами, сухими покосами и озерной водой. Над озером вился беловатый туман, из которого мягко проступали очертания больших кустов и верб. Было очень тихо. На восходе небо только слегка начинало розоветь. Отец одел патронташ с ногавкой, взял ружье. Мы пошли к озеру и остановились у прибрежных кустиков. Я весь превратился в слух. Мне показалось, что на воде слышен какой-то плеск. Но это могла плавать рыба или ондатра. Вдруг донесся нарастающий шум крыльев, и близко налетела стайка чирков. Отец выстрелил. Один чирок упал на луг. Я рванулся туда, но отец остановил меня:

— Стой! заметь направление, отыщем потом, сейчас лёт начинается.

Стороной пронесся крыжень. Высоко над головой прошумела большая стая каких-то уток. Далеко в лугах ударил выстрел, потом еще два. Я вслушивался в пробуждающееся утро, буквально впиваясь во все звуки. Туман почти рассеялся, открыв озеро. Ти-ти-ти, — тонко запели крылья. Стайка крякв тянет над водой. Гремит батин выстрел — один, второй, и две утки бухаются в озеро. Вот это да! От восторга я подпрыгиваю.

— Да тише ты, не шевелись, — одергивает меня отец, — мы же на охоте!

Несколько раз мимо пролетали еще стайки и одиночные утки. Некоторые садились на озеро, но спугнутые потом выстрелами, улетали. Отец сбил еще двух чирков. Когда совсем рассвело, и золотая заря в полную силу заиграла перед восходом солнца, лет прекратился. Мы подошли к воде. Я взялся доставать сбитых уток и полез в озеро.

— Все это охотничья наука, привыкай, — говорил отец, когда я мокрый до пояса выбрался с кряквами из воды. — Теперь пройдем вдоль озера, посмотрим, что там дальше.

При нашем приближении с большого плеса взлетела стая уток и несколько цапель. Утки, набирая высоту, сделали широкий круг, и скрылись вдали.

— Надо тут постоять, спугнутые утки могут начать возвращаться.

Мы притаились в прибрежной высокой осоке. Примерно через четверть часа прилетело три чирка и опустилось на воду в шагах ста от нас. Там же выплыла болотная курочка, склевывая что-то среди ряски. Перелетела поодаль другая. Взошло солнце, бросив стрелы ярких лучей на гладь недвижимой воды, отражающей ясное голубое небо. Издали замечаю летящую стайку уток.

— Летят слева, — тихо говорю отцу.

— Вижу, замри, не шевелись, — отвечает шепотом.

Волнуясь, веду глазами за стайкой. Утки уже близко и заворачивают на посадку. Отчетливо видны синие «зеркальца» на их слегка подогнутых крыльях. Отец быстро встает, вскидывает ружье и тут же стреляет. Одна кряква, кувыркнувшись, падает на отлете камнем среди листьев кувшинок…