(Рассказ бывалого охотника)

Случилось это давненько уже, лет 35, а то и все 40 тому назад.

Охота в те годы, в отличие от сегодняшней, была занятием довольно-таки доступным; сам я был молодым и энергичным (а сейчас, как говорится, только энергичный), и во всяческих мероприятиях нашего сплоченного охотничьего коллектива участвовал с азартом, стараясь не пропускать ни одного выезда на зверя. Правда, из-за того, что был я, пожалуй, самым молодым среди тогдашних коллег-охотников, меня вечно «посылали» в самые труднодоступные, как говорят — «крепкие», места, хотя те же охотники хорошо знают, что именно там и идет зверь, — а чего ему переться на открытое место, в чисто поле? Так что набродился я по болотам и чащобам вдоволь, зверя насмотрелся, да и, пусть уж простят меня защитники природы, настрелялся порядочно. Ну и, конечно, не раз бывал на первейшей среди наших охот — охоте на вепря.

Да..., так вот. Телефонные перезвоны и взаимные поздравления с Новым, не помню уж с каким, годом, закончились тем, что один егерь с Полтавщины, хороший приятель нашего охотничьего бригадира, пригласил всех нас на Рождество на кабанью охоту.

Надо сказать, в те времена городские жители, особенно молодежь, Рождество практически и не отмечали — был это обычный рабочий день; в тот же год он как раз выпал на «охотничий» день — воскресенье. В селах же, по моим наблюдениям, Рождество всегда праздновали, как положено, с обильным застольем.

Две с половиной сотни километров от Киева до небольшой станции под Миргородом — не расстояние, и часа в четыре-полпятого утра я, пробежавшись по крепкому морозцу от железнодорожной станции до околицы села, уже входил в дом знакомого егеря, куда накануне, 6-го января, «подтянулись» охотники-полтавчане, человек восемь. Спали кто где, большинство — в небольшом доме егеря, а самые стойкие или, может быть, наиболее крепко встретившие Рождество, — в летней кухне, где стоял отопительный котел. К утру помещение сильно остыло, и когда я там появился, «спящие красавцы» поукрывались кто, чем мог, вплоть до тазиков, в которых когда-то летом варили варенье. По всему видно было, что вчерашний день был не из легких; ни мои попытки как-то мобилизовать подгулявших мужиков, ни уговоры егеря собираться, наконец, на охоту особого успеха не имели — народ чувствовал себя уж очень неуверенно. Егерь, пригласивший нас и, пожалуй, переусердствовавший с рождественским угощеньем, тоже, видимо, ощущал определенную неловкость, и поэтому предложил в качестве компенсации взять домой кабанчика, которого он подстрелил на новый год и который естественно в замороженном состоянии лежал у него в гараже — выпотрошенный, конечно, но в шкуре. Операцию по съему шкуры, а также разделению туши между горе-охотниками, принимая во внимание мою молодость и отсутствие похмельного синдрома, по общему мнению, предстояло выполнить мне.