Алый край солнечного диска едва показался из морозной дымки над горизонтом. Розовые тени побежали по белоснежной равнине, прячась в низинах, рытвинах и за стволами деревьев. Занимался декабрьский день.

Свежий заячий след тянется вдоль кустарника по краю канавы. С левой стороны следа на снегу застыли красные бусины, — подранок ищет, где бы укрыться. Перепрыгнув канаву и миновав пустошь, он вошел в лесопосадку. На мягком, пушистом снегу следок печатный, каждый коготок различим. Прыг-прыг, — идет небыстрый заячий малик. Шаг-шаг-шаг, — натек спорой рысью к нему лисий нарыск. Э-э, лиса поживу почуяла. И потянулись белой тропой два следа рядом.

Через сотни две метров лисий след отвернул в заросли, а заячий так и пошел краем. Впереди с резким криком «кийа» поднялись две сойки, замелькали ярко-синими «зеркальцами» среди заснеженных стволов. В том месте, где сойки сидели, снег примят, а кое-где и до земли выбит. Три пятна алеют, клочья пушистой светлой шерсти разбросаны и черный с белым заячий хвост здесь же — поймала таки лисица зайца. Следов лисьих кругом полно. Когда это было? Наверное, прошедшей ночью: следы свежие, а снег вчера вечером шел.

Осмотревшись, отец тихо говорит:

— Лиса, похоже, вперед ушла. Возможно, где-то неподалеку и залегла, сытно отобедав. Попробуем «псковский способ». Зайдешь вперед и станешь, а я погоню. Становись так, чтоб зверь где-то рядом прошел, возле предполагаемого лаза. Если лисица уже ушла — ничего не поделаешь, пойдем и мы дальше.

Я зашагал по нетронутому снегу. Вот отец махнул рукой, показывая, чтобы я заходил. Поворачиваю в посадку, прохожу чащу, осматриваюсь. На снегу ни следочка. Стану вон там, у липы, на краю прогалины. Все вокруг в пушистом снегу. Ветви опутаны, как кружевами, земля укрыта, словно пуховой периной. Четко прорисовывается изгиб каждого побега, виден каждый стебелек травы над снегом. Морозный воздух чист и свеж. Тишина и белизна. Левой рукой ружье за цевье сжимаю, правым предплечьем приклад прижал, ладонь за борт телогрейки сунул, чтоб не мерзла. Приготовился. Вглядываюсь в заросли, туда-сюда глазами вожу, пытаясь рассмотреть, что там за стволами? Жду...

Дубовый листок на снегу шевелится от ветра. Да не листок это — лисица! Утопая по брюхо, уже в шагах двадцати от меня струится по снежной целине огненным сполохом. Раз — ружье у плеча. Мушкой ловлю лисий нос, чуть вперед. Бах! Лиса взметнулась вверх, хвостом махнула, развернулась на задних лапах и помчалась вспять, стелясь меж кустов. Скорее вторым выцеливаю, жму курок — выстрел. Лиса переворачивается с боку на бок в глубоком снегу, потом вскакивает, оглядывается и, наконец, скрывается в кустах справа от меня. Судорожно перезаряжаю ружье. Патроны падают, проваливаются в снег. Я отряхиваю их, сую в карман, скорее новые заряжаю. Спешу к тому месту, где лисица в снегу валялась. Там несколько брусничных капель и прочерки одной лапой. Шагов через десять лисий след выравнивается, капли пропадают, и ... «была плутовка такова».

Подходит отец. Увидав результат, качает головой:

— Как же так, ты что, стреляешь не целясь?

— Целюсь.

— А где же лисица?

— Ушла.

— Так ведь рядом была, куда же ты стрелял?

Молчу. Страшно досадно за неудачу в, казалось бы, верном деле. Отец расстроен не меньше меня. В кои-то веки такой случай представился — и мимо.

Проследив лисий след шагов на триста и, убедившись, что лиса, как ни в чем не бывало ушла, сворачиваем в поля. Начинаются бурьяны: лебеда и высокий чертополох. Стая коноплянок — рыжевато-бурых с розоватой грудкой пичужек — кормится здесь семенами. Осыпавшиеся на снег зернышки подбирают мыши. Их следы двойными ниточками бус петляют по зарослям от норки к норке. Сюда, к мышам в гости, тянутся лисьи нарыски, а заячьих следов ни видно. Не охота ушастому встречаться с рыжей кумой.

Отец машет рукой, показывает — пошли на край. Но и там нет следов зайца. Не любит заяц сплошной бурьян — лисью вотчину. Впереди показались кустарники с невысокими деревцами. Решаем, что отец обойдет их и станет на краю, а я потопаю через заросли. Вот отец остановился и подал знак, подняв руку. Начинаю загон. Пробираюсь среди густых кустов, выискивая проходы, где веток поменьше. Негромко покашливаю, стучу сучком по стволам молодых кленов и акаций. Чаща пошла — ногу некуда поставить. Назад возвращаюсь, обход ищу. Цык-цык-цык — птичий голосок. Из ивового куста зарянка-красногрудка выпорхнула. На снег прыгнула, что-то схватила, на меня смотрит. С отлетом, наверное, задержалась, а теперь снег ее захватил. Чем она тут кормится?

Вскоре выхожу на край. Отец показывает рукой в поле.

— Вон заяц сидит, видишь? Ты только пошел, он сбоку, далеко выскочил, отбежал и сел. Посидев, еще отбежал.

Присмотревшись, и я увидал в шагах двухстах что-то темнеющее на снегу. Но это явно не наш заяц. Расходимся по пашне. Шагаю, поглядывая под ноги на борозды, а из головы не выходит стрельба по лисе. Когда первым стрелял, лиса, похоже, притормозила, заметив движение ружья, а я выстрелил с ненужным упреждением. Попал, наверно, в снег перед ее носом. Лисица и вздыбилась. Надо было прямо в нее целить, вести, но не выносить стволы, ведь близко было. Эх, дал маху. Ну, да что теперь сделаешь? Смазал, как есть, сколько ни рассуждай.

Мы в полях не одни. Иногда замаячат вдали охотники, изредка донесутся выстрелы. Вот два выстрела подряд — скорее всего промах, а вот с перерывом один за другим — тут всяко может быть. Когда два выстрела подряд и третий с перерывом — это, наверно, есть. Один выстрел — тоже многозначительно. Но вот пошла равномерная стрельба в одном месте — это уже, наверняка, обеду салют.

Проходили мы по заснеженным просторам полдня. И вот видим, лежит у края болотца вывернутая ветром старая верба. Присели на ней отдохнуть. В шагах семи под кустом перебегает горностай, бурую полевку тащит. Весь белоснежный, только глаза и кончик хвостика черные. Зверек подбежал к заросшему побегами пеньку, добычу положил, на пенек взобрался, осмотрел округу и под корни в норку полез. Нет его, нет, через минуты полторы появляется мордочка. Огляделся, вылез, свою полевку ухватил и дальше побежал. Такой юркий, подвижный, туда-сюда носом вертит, и скрылся в снегу среди кустарника.

— Видал охотника? — спросил отец. — Вот ловкий. Наверно, это самочка, самчик крупнее и в мышиную норку не пролезет, а, может, молодой. Как-то я видел на берегу речки в тростниках, горностай за мышью гнался. Та впереди, в метрах пяти пробежала и в воду бросилась, поплыла к коряжке, что в саженях двух от берега торчала. Горностай добежал до места, где мышь в воду сиганула. Мордашку поднял, понюхал воздух и тоже в воду, к коряге, — мышь только пискнуть успела.

Через полчаса, съев по яблоку, собрались мы идти. Тут подошло четверо местных охотников. Двое с «ижевками», один с видавшей виды одноствольной «тулкой», самый младший, лет 18, без ружья — приобщается к делу. Хлопцы предложили вместе взять глиняный карьер, поросший акацией и бузиной. Парень с одностволкой и молодой без ружья пошли загонщиками, а мы вчетвером разошлись по краю зарослей у пашни в шагах восьмидесяти друг от друга. Стою у раскидистого куста бузины сбоку. Стрелять могу перед собой шагов на 20-25 или пропускать за себя. Донеслись голоса загонщиков, и далеко слева на поле выскочил русак. В угон по нему прозвучали два выстрела соседа. Отбежав шагов триста, заяц сел, насторожив уши. Стрелявший и остальные его товарищи поспешили к зайцу. Подпустив их шагов на двести, заяц поднялся и, отбежав далеко, снова сел. Глядя на это, отец сказал, что заяц, скорее всего, бывалый, сломя голову не бежит, чтобы не нарваться на встречные выстрелы, и за ним так целый день можно ходить.

Вдали темнеет лесопосадка с примыкающей рощицей. Показывая на нее, отец предлагает мне зайти на край рощи и стать там, где она с посадкой соединяется, а он пойдет через заросли. На том и порешили. Подхожу к посадке, смотрю, где лучше зайти и стать. Густо как-то кругом, как здесь стрелять? Еще дальше вглубь прохожу. Вот, вроде, подходящее место у дубка, неподалеку тянутся высаженные в два ряда кусты желтой акации. Замираю у ствола. На снегу передо мной протянулись парные овальные следки. От куста к комлю дерева, от дерева к охапке хвороста и дальше, — куничка рыскала. Вертясь в воздухе, опускается мне под ноги крылатка-плодик ясеня, следом другая. Снег под ближним ясенем ими усыпан. Глянув на вершину, замечаю снегирей. Они, негромко посвистывая, кормятся семенами. Вдруг они срываются и алой стайкой взлетают над посадкой. За четыре дерева от меня на толстую ветку, подлетев откуда-то снизу, усаживается ястреб. Коричневато-серый верх, грудь в пестринах. Окраской сливается с темными и светлыми тонами ландшафта. Тут же, заметив меня своим желтым глазом, ястреб поспешно ныряет с ветки вниз и бесшумно уносится, мелькая крыльями среди зарослей. Я осматриваюсь. Все недвижимо и молчаливо. Пушистый снег приглушает звуки. Проходит минут пятнадцать-двадцать. Кажется, что-то мелькнуло за кустами акации. Лисица бежит! И, похоже, ко мне наискосок поворачивает через кусты. Сердце мое так заколотилось, что в ушах отдалось. Вот куст лисицу скрыл, я плавно приклад к плечу прижал. Лиса шагом идет, нос и хвост к земле опущены. Сквозь ветки целю в шею, ловлю просвет, жму курок. Глухо хлопает выстрел. Лиса валится набок. Взя-а-ал!

Когда подходит отец, не сходя с места, показываю на добычу. Считаю шаги: 24. Взахлеб начинаю рассказывать, как все было. Отец улыбается:

— Ну и везет же тебе на лисиц. За один день двоих верных стрелял.

— Так, ведь ты на меня их как выставлял — под самый нос, — отвечаю. Эх, первую, огневку, промазал, а эта бледноватая какая-та.

— Ну вот, перебирать начинаешь. Давай, торочь быстрей «воротник», — на электричку пора, пятый час уже, скоро стемнеет.

Выйдя к железной дороге, идем по грунтовке вдоль насыпи. Вдалеке уже виднеется станция. Подходит электричка, тормозит и останавливается рядом с нами, впереди на светофоре красный сигнал горит. Из кабины выглядывает машинист, смотрит на лису и улыбается:

— А где зайцы? — спрашивает.

Развожу руками.

— Возьми охотников, — обращается к нему отец.

Открывается дверь первого вагона. Мы карабкаемся на высокую подножку, и поехали. В вагоне парень, рядом с которым мы сели, оказался тоже охотник. Рассматривает лису, расспрашивает нас. Потом сам стал рассказывать, как охотится у с. Черепин (оттуда его жена родом). Лисиц по оврагам там тьма и в этом году с тестем они уже четырех взяли. А отцу моему те места хорошо знакомы, и завязалась оживленная беседа про охоту по полям и оврагам под Корсунем на зайцев и лисиц. Стучат по рельсам на стыках колеса, за охотничьими рассказами время бежит быстро. Люди в вагоне зашевелились, задвигались. Так ведь пора выходить, киевский вокзал уже — приехали.