Счастливыми днями для меня, обычно, были выходные, когда я оказывался где-нибудь за городом среди природы. Особенно радостными были дни, проведенные на рыбалке и охоте. Охота открывалась во вторую субботу восьмого месяца. Само ее открытие отец, как правило, пропускал, не любя повышенную плотность стрелков в угодьях и еще не спавшую летнюю жару. А на вторую, а чаще третью охоту мы уже обычно выбирались. Особенно хороши были поездки в начале октября, когда наступала «золотая» осень и после первых заморозков растения одевались в красочные наряды. В это время в угодьях начинала появляться пролетная утка — «северянка», по выражению киевских охотников.

Несколько раз ездил с нами и мой друг детства Александр. Мы с ним одногодки с разницей в три дня. Саша не охотник, а увлекается ловлей спиннингом. В юные годы мы жили в одном доме и учились в одной школе, правда, в разных классах. Вместе катались зимой на санках и лыжах с крутых склонов институтского стадиона; вместе ловили западней или сеточкой «тайником» зеленых чижиков и сереньких чечеток среди высоких бурьянов на соседней стройке, а в институтском парке — красногрудых снегирей; вместе совершали частые походы в любимый Зоопарк. От Саши я научился плести подсаку. Став постарше, мы уже самостоятельно ездили на речку Ирпень, где в чистой воде водились тогда красавцы голавли, пятнисто-зеленые щуки, полосатые, красноперые окуни, усатые пескари и другая рыба. Мы начали с пескарей и окуньков, потом приноровились к голавликам, а там и со щуками научились обращаться, да так, что Саша однажды поймал «зубастую» на три девятьсот! Это было незабываемо. Щука бросилась на виду из-под коряги, взяв Сашину латунную блесну-вертушку типа «рачий хвост». При подсечке прыгнула в воздух и, как бревно, ляпнулась в воду, заставив трепетать Сашино сердце так, что оно едва само не выпрыгивало из груди при сдерживании рывков попавшейся рыбы. Сколько незабываемых, счастливых дней мы провели вместе на чудесном Ирпене! прекрасных дней нашей юности…

Приближался октябрь. От знакомого охотника мой отец узнал, как тот с друзьями охотился в последние сентябрьские выходные. На семерых в Ладыжичах они взяли двух крыжней и одну серую. Утки, говорит, мало — местная свалила, а пролетная еще не подошла. Отец поведал об этом мне и сказал, что мы на охоту поедем в следующие выходные — через неделю с дичью картина может измениться и что-нибудь да будет. С нами захотел поехать и Саша.

Наконец, подошла вторая пятница октября. За окном на градуснике десять градусов тепла. Солнечное утро обещает чудесный осенний день. Белый теплоход «Ракета» на подводных крыльях отошел от киевского Речного вокзала ровно в 11.00 по расписанию. В салоне треть мест свободно. Мы втроем удобно расположились в мягких креслах с высокими спинками. Мой отец, на правах старшего, стал излагать примерный план поездки (отцу тогда шел 62 год, а мы с Сашей приближались к 30):

— Так, ребята! На охотбазе берем две лодки и плывем в угодья. Там по плёсам рыбачим часа два-три. Потом на известном островке ставим палатку, готовим ужин, ночуем. В субботу рано утром я с Володькой охотимся. Потом ты, Шура, рыбачишь с освободившейся лодки. Днем готовим обед, отдыхаем. Кто захочет, после обеда ловит рыбу. Вечером я и Вовка снова охотимся. В воскресенье с утра порядок такой же, а около 14.00 возвращаемся на базу, чтобы успеть на «Метеор» в четыре вечера. Согласны?

— Полностью, — отвечаем без возражений и, продолжая оживленно беседовать, с интересом посмотриваем в окна, за которыми раскинулось Киевское море-водохранилище.

Попутный ветер гонит небольшую волну по воде, ее гребни поблескивают, искрясь золотым бисером на солнце. Через два с половиной часа, пройдя «море», «Ракета» пристает на первой остановке «Теремцы», расположенной, примерно, в 90 км от Киева. Здесь с нами сходят несколько охотников и спешат на базу УООР, мы — туда же. Заложив наши с отцом охотбилеты, берем на базе у егеря, Ивана Степановича, две устойчивые, вместительные лодки. Сносим в них весла, укладываем грузы-якоря, черпаки для воды, спасательные круги, рюкзаки, ружья, спиннинги и отплываем вниз по Днепру к разливам водохранилища. Я — на веслах в одной лодке с отцом, Саша — во второй. Через ближнюю «первую» протоку из Днепра выходим на широкий плёс. Сразу почувствовался встречный южный ветер, и нам пришлось подналечь на весла. Волны кое-где шли уже с белыми гребешками.

Верчу головой по сторонам, стараясь все увидеть. Есть ли утка? Сильно ли упала вода? (в сентябре обычно межень). Какое состояние водорослей и камышей? Есть ли здесь охотники и рыбаки?...

— Подгребай левым! — командует батя, — держи прямей линию.

Гребу спиной вперед, но линию можно держать по приметному далеко за кормой какому-нибудь дереву или кусту, бугорку и т.п. Пересекая плёс, мы все больше удаляемся от низменного бережка с протоками, еще зеленеющего по краю густыми осоками и камышами. На самом плёсе по левую руку минуем два вытянутых, заросших осокой, а у воды рогозом, островка. Они хороши для охоты, но слишком низки и ночевать на них будет сыро.

В небе над плесом завиднелись небольшие стайки уток по пять-семь птиц. Тревожимые сильным ветром, они перелетали в разных направлениях в поисках тихих мест. Я вожделенным взглядом провожал быстрокрылые стайки, с восторгом мечтая о завтрашней охоте. «Есть дичь, значит, завтра постреляем», — завертелись в голове приятные мысли. Преодолев ширь плёса, вплываем на мелкий зарастающий залив, огражденный длинной грядой высокого рогоза с тростником. Тут и там на поверхности залива виднелись кожистые листья кубышек и водяных лилий, образуя как бы черепитчатые своды, под которыми всегда таятся зелено-пятнистые щуки, полосатые окуни и золотистые красноперки. Посредине залива кое-где зеленел отдельными пышными кустами и сплоченными зарослями длиннолистый ежеголовник, в котором любят кормиться и прятаться утки, лысухи и водяные курочки. При нашем приближении в разных местах из зарослей ежеголовника и стрелолиста стали подниматься кряквы и чирки, будоража мое воображение и волнуя сердце. Ну и ну, сколько дичи! Я даже несколько раз вскидывал руки, целясь и как бы стреляя по близко взлетавшим уткам. Похоже, за прошедшую между охотами неделю здесь подсобралась взматеревшая окрестная утка, готовясь к отлету.

От широких припятьских плёс с другой стороны залив отделял низкий, узкий остров. На нем, в известном нам месте, на сухой полянке среди высокой, густой осоки, у лозового куста мы поставили брезентовую палатку. Место уютное, хорошо закрыто от ветра со всех сторон. Разведя костерок, я с отцом занялся приготовлением обеда-ужина, а Шурик, горя нетерпением, поехал спиннинговать. Часа через полтора он вернулся со щучкой двухфунтовкой и окуньком. Оживленно рассказывая о своей рыбалке, сообщил, как еле выгребал обратно против ветра и что пару щук у него сошло.

Вечером я наблюдал окрестности, ожидая увидеть обильный утиный лёт. Но к моему разочарованию стороной пролетело всего четыре кряквы, да в залив опустилась лишь небольшая стайка чирков. Кое-где покрикивали в зарослях лысухи. Мы улеглись в палатке, кто на боку, кто на спине (палатка-то двухместная). Немного поговорили. Вскоре я заснул с предвкушением нового дня. Спать было тепло…

Утром отец разбудил меня в полшестого. Ветер за ночь угомонился. В темно-синем небе виднелись небольшие светлые облака и среди них мерцали звезды. Быстро натянув сапоги, застегнув на поясе полный патронташ и взяв ружье, я сел в лодку и поплыл на плёс. Там затолкал лодку в приглянувшийся куст тростника и уселся на средней скамейке с ружьем, нетерпеливо ожидая утиных налетов. Батя, переплыв залив, стал на краю камышовой гряды в метрах ста от меня.

Вожу глазами по сторонам, высматривая уток. Понемногу небо на востоке у горизонта начинает светлеть. Трепетно ожидаю, а утиного лета почти никакого. Это меня очень удивило и весьма огорчило, после виденного здесь вчера днем обилия дичи. Всего пять раз я выстрелил по трем пролетевшим поблизости уткам, но без успеха. После восхода солнца все же сбил чирка-свистунка и свиязь. Свиязь почти в два раза крупнее чирка, с беловатым брюшком, коричневатой головой и шеей, серовато-пестрой спинкой. Небольшой клюв у нее голубовато-сероватый; коричневатые зеркальца на крыльях слегка отливают зеленым. Батя стрелял тоже не много. Я видел, как он взял лысуху и крякву. Простояв еще с час, отец поплыл на стан.

Не желая расставаться с утром и все еще надеясь на удачу, решаю попробовать поохотиться бродом на подветренной стороне залива. Бреду по колено в воде вдоль камышей. Из рогоза вылетела лысуха. Бах! бах! — и… лысуха благополучно улетает. Рядом по камышу удирают другие лысухи — ухо слышит, да глаз не ймет. Бреду дальше. Тут в меру поднялась буроперая кряква. Набирает высоту, быстро махая крыльями. Стреляю навскидку, впиваясь в утку глазами, и она тряпкой тут же падает в камыш. Потом стрелял еще по чирку. Пробродив всю гряду, сел в лодку и возвратился к палатке.

— Как охота? — весело встречает меня на берегу отец.

Гордо показываю ему свою добычу, выставляя на виду крякву.

— О, крыжень — отлично! Да ты меня обстрелял. Ну, молодец! — говорит, улыбаясь.

Поговорив о сегодняшней охоте, мы решили сварить суп с дичиной и принялись готовить. К обеду вернулся Шура, ловивший со второй лодки, и поймавший лишь одну щучку такого же размера как вчера. Шура несколько расстроен, он очень надеялся на утренний клев. Ловил по разным местам, исколесив весь плёс и меняя блесны, а рыба, как заколдованная, не брала.

Под вечер, около 16 часов, я выплыл на залив. Решил поохотиться с подъезда. Двигаюсь тихонько вдоль водяных трав, гребя кормой вперед. Заряженное ружье лежит на задней скамейке. Поднявшийся днем ветер, начал стихать и не очень мешает охоте. Вскоре из трав, в метрах тридцати, шумя крыльями, вылетает матерый зеленоголовый крыжень. Хватаю ружье, вскидываю к плечу: бах! бах! и чудо — крыжень, как ни в чем не бывало, улетает. Куда я стрелял?! Проплываю дальше метров двадцать, и поднимается кряква. Тщательно выцеливаю ее и жму курок. Кряква летит. Жму второй — летит и улетает. Да, что ж это такое! Расстроившись, пристаю к камышовой гряде, вылезаю из лодки и иду топтать вдоль зарослей бродом. Вылетает еще одна кряква. Вторым боковым выстрелом попадаю в нее. Утка, снижаясь, отлетает и падает на плёс. Там видны на лодке два рыбака. Слышно, как один из них говорит: «Упала! Давай, подъезжай». Заводят мотор и у меня на глазах забирают мою утку. Ну, нормально такое?!

Продолжаю брести дальше. Вдруг из зарослей, близко выскакивает лысуха, разгоняясь, пенит лапами воду и поднимается на крыло. Веду по ней стволами, отпуская, и жму курок. Лысуха, резко споткнувшись в воздухе, падает комом в воду. Прохожу еще с полсотни шагов и замечаю быстро отплывающую вдоль зарослей чернеть. Быстро вскидываю ружье к плечу, целюсь под нее. Гремит выстрел; чернь переворачивается и, поплескавшись на воде, замирает. Я очень обрадовался редкой для меня утке, а она оказалась тощим подранком с перебитым крылом.

Вечернюю зарю мы с отцом отстояли среди плёса в островках тростника. Вечер был тихий, небо затянули серые облака. Стаи крякв красиво, ровными шеренгами, свистя тугими крыльями, шли с водохранилища кормиться куда-то вверх на заливы и озера днепровской поймы. Летели утки высоко; мы ничего не сбили, выстрелив раза по три. Вернувшись к палатке, сделали чай. Приятно, отдыхая и никуда не спеша, посидеть вечером у охотничьего костра. Говорили о прошедшем дне и планах на завтра, потом отец рассказывал нам интересные случаи из своей богатой разными охотами и рыбалкой жизни; мы с Шурой увлеченно слушали, попивая ароматный чай с овсяным печеньем. Вдруг послышались какие-то необычные звуки, будто тонкой жестью быстро проводили в воздухе. Это в темноте неба пролетела стая лебедей. Их звонкие, мелодичные голоса звучали со стороны припятьского плёса.

Замирает и гаснет наш костерок, оставив горку сине-красных угольев. Сгустилась вокруг необъятная осенняя ночь с тихими голосами крылатых кочевников. Мы забираемся в палатку, укладываемся, укрываясь одеялами и брезентовыми плащами, под ними гораздо теплее, и вскоре засыпаем. Ночь была холоднее прошедшей…

Воскресным утром над нашим заливом ничего не летало, а охотников в окрестностях заметно прибавилось. Большинство постреливали где-то выше, по плесам на р. Припяти и ниже нас, у дальней «четвертой» протоки. Когда совсем рассвело, я поплыл к зарослям на мелком и стал охотиться бродом. Сразу же промазал с подрыва крякву. Потом спугнул и стрельнул зеленоногую водяную курочку, очень упитанную, размером с чирка. Идя назад к лодке, сбил еще лыску. Тем временем Шурик уже ловил спиннингом со свободной лодки. Когда я вернулся, отец показал мне отменного крыжня. Его он вытоптал чуть ли не у самой палатки. Мне интересны подробности.

— Да вон, в полста шагах, на той стороне острова; там хороший затончик, обрамленный с одной стороны манником, а с другой тростником, и в нем много ряски, — поясняет отец, и спрашивает:

— Так что, поедем, поблесним?

— Не, мне не охота, ты давай сам, а я отдохну, да сварю пока суп, — отвечаю.

Взяв спиннинг, батяня поплыл рыбачить. Я же не спеша собрал сухих лозовых веток, развел огонь и принялся за приготовление кулеша. Отец вернулся через час. На свою любимую блесну-вертушку с лепестком из пермаллоя он поймал щуку с кило и окуня, а одна щука покрупнее ушла с блесной, перекусив жилку. Вскоре появился, сияющий широкой улыбкой, восторженный и довольный Саша. На кукане за кормой он вез трех щук, одна из которых тянула на полтора, а другая на два кило. Поймал он их на никелированную «колебалку», именуемую «Королева», с глубинок в сажень-полторы среди зарослей кувшинок. Когда вытаскивая, водил большую щуку, та три «свечки» в воздух, говорит, сделала и заставила изрядно поволноваться.

Около двух часов пополудни, отобедав и сложившись, мы поплыли на базу. Светило солнце, было тепло и безветренно. Над головами у нас распахнулся купол голубого неба в длинных мазках белых перистых облаков. Обилие света и необъятный простор октябрьских далей будили во мне восторг и желание затеряться в их прекрасной бесконечности. Побыть бы среди окрестных красот золотой осени подольше…

Мерно и неспешно всплескивали весла. Плыть на них в такую погоду одно удовольствие. Наши лодки легко скользили по тихому синему плёсу, обрамленному полосками желтеющих камышей. Глаза не уставали наслаждаться окрестным привольем. Саша с кормы забросил спиннинг и, дорожа, по пути поймал еще щучку-травянку. Даже обратная дорога дарила радость.

Рассчитывая на «Метеор» в 16.00, мы, без задержки сдав егерю на охотбазе лодки, успели на трехчасовую «Ракету». Вместе с нами село десятка три рыбаков и охотников, представляя красочную картину разнообразных типов с ружьями, снастями, рюкзаками, сумками. Рыбу везли на палубе в плетеных корзинках, в сетках «авоськах» с осокой или в мокрой мешковине; дичь — на тороках, тоже на палубе, с ветерком, проявляя умение сохранить добытое при доставке в пути. У некоторых было по 2-4 утки, в основном — кряквы, красноголовые нырки (голубая чернеть) и темноперые белолобые куры-лысухи. У одного охотника я заметил морскую чернеть с двумя нырками-чомгами, у другого — широконоску и красноголова. Добытая дичь показывала, что начинается долгожданный пролет «северянки» и приближается лучшее охотничье время.

Мы еще не раз потом бывали по выходным в этих местах. И, спустя сорок лет, благодарная память продолжает хранить дорогие сердцу образы тех незабвенных, счастливых дней.