Окрыленный пятеркой по любимой геометрии, я весело возвращался из школы. В институтском парке, на высоком ясене кормились семенами красногрудые снегири, — интересно понаблюдать. У забора, где строился новый корпус, посвистывая, перелетали в бурьянах зеленоватые, в черных «шапочках», симпатяги чижики. Прихожу домой, а там новая радость:

— В субботу едем с Леонидом Алексеевичем на охоту, — говорит, улыбаясь, отец. — Ты поедешь?

— Да, конечно! — и тут же бросаюсь обнимать батю, крича: — Ура-а!

— Леонид звонил, интересовался, как мы съездили в прошлый раз? В воскресенье, говорит, открытие на зайца и предлагал поехать в Заворичи. Я же, пока тепло, ему предложил ехать с нами лодкой на Шиляговку. Должна быть пролетная утка, да и по зайцу там можно пройтись. Леня сразу согласился… Будешь собираться, не забудь запасные портянки и стельки в сапоги. Шерстяные носки обязательно возьми.

Начинаю готовиться. Нужно сложить в рюкзак вещи, которые берем с собой, и снарядить патроны с «единичкой» к батиному ружью для зайца (на утку остался почти полный патронташ с прошлой поездки).

Стоят солнечные дни. В небе плывут небольшие кучевые облака, подгоняемые юго-западным ветром. На удивление, очень потеплело: +12 градусов. Вот бы такая погода продержалась до нашей поездки. Но к концу недели ветер повернул на северо-западный. Температура сразу снизилась до +5. Небо стала затягивать серая пелена перисто-слоистых облаков, предвещая нежелательные перемены. В душу закрадывается тревога. Неужели из-за изменения погоды наша поездка сорвется? Отец следил за прогнозом. Резкой перемены не предполагается, значит, поедем.

Девятого ноября отплываем с лодочной стоянки за мостом Патона. Перед глазами тянутся безлюдные речные берега с побуревшими лугами, голые лозняки, холодная свинцовая вода. Ни птичьих голосов, ни пестроты красок. Все пожухло и притихло. Небо такое бесцветное, что будто его и нет вовсе. Природа замерла, ожидая близкой зимы. Кажется, только холодный ветер остался в этих просторах и рассеяно гонит мелкую рябь по воде. Но у этой пустынности есть своя тайна. Опустятся сумерки и засвистят в осеннем небе тугие крылья, заставляя трепетать страстное охотничье сердце в волшебные мгновенья утиного перелета…

Миновав остров Ольгин, выплываем на широкий плёс. Отец ведет лодку дальше в протоку. Минуем устье старицы Шиляговки, пристань Вишенки и вскоре причаливаем к острову, где мы останавливались в прошлую нашу октябрьскую поездку и я видел зайца. Взяв ружья, батя и дядя Лёня собираются пройтись по острову. Я упрашиваю их взять меня с собой.

— Хорошо, — говорит отец, — только будешь идти молча, недалеко от меня, чтобы нам видеть друг друга. Вперед не вылезать. Понял!

Мы пошли линией, разойдясь шагов на полста один от другого. В середине шел отец, я слева от него с палкой в руках, на которую удобно было опираться. Наша охота началась. Иду, с волнением глядя по сторонам. Остров не густо порос кустами шелюги и травами, из которых торчали кое-где высокие сухие стебли пижмы, конского щавеля и росла кустистая деревянистая полынь. Обходя кусты, стараюсь держать линию. Начинают попадаться отдельные ивы, тополя, вязы и кусты колючего боярышника с темно-красными ягодами. Прошли мы уже шагов триста. Вдруг справа ударяет выстрел и тут же — второй. Я остановился и замер. Настороженно смотрю туда, где стреляли.

— Алексей, заяц! — донесся крик дяди Лёни.

Тут же за кустом звучит выстрел отца. Вижу, как оттуда, где стрелял отец, в шагах срока передо мной показывается ушастый зверек. Как-то медленно он проходит мимо и скрывается в кустах слева. Похоже, сильно ранен.

— Сюда! Он здесь, — кричу, устремляясь за зайцем.

Подбегаю к зарослям. Недалеко от их края вижу, на боку лежит, скрестив лапки, большой белогрудый русачина. На мой голос быстро приходит отец, за ним спешит Леонид Алексеевич. Поднимаю за задние лапы «косого». Тяжелый.

Подойдя, Леонид Алексеевич взволнованно рассказывает:

— Иду не спеша, вокруг посматриваю. Вдруг, недалеко в траве вскинулся заяц. Первым выстрелом я, похоже, его обзадил, а вторым, вижу, явно зацепил. Заяц сразу пошел медленней куда-то на тебя, Алексей.

— Да, я его мельком видел и бахнул в травах навскидку. Не знаю, попал, не попал? Ну, с полем, Лёня!

Мы стали осматривать «ушастого». Две дробины вошли ему в правое бедро и одна в бок, где легкое.

— Заяц твой, — сказал отец, обращаясь к Леониду Алексеевичу.

— Мой, не мой, а взяли. Приготовлю и есть будем вместе, — ответил дядя Лёня, пожимая отцу руку.

Расходимся снова в линию, и продолжаем охоту. Я несу зайца на ружейном погоне, весело поглядывая по сторонам и чувствуя себя настоящим охотником. Выходим из древесной поросли на луг с сухими не кошеными травами. Вскоре со стороны Леонида Алексеевича снова гремит выстрел. Останавливаюсь, смотрю туда. По лугу, уже вдали, серым комком мелькает в травах второй заяц и скрывается в ложбинке. Эх, ушел! Мы трогаемся дальше. Впереди вскоре завиднелась протока. Сходимся вместе. Леонид Алексеевич говорит, что второй заяц поднялся далековато. Осмотревшись, решаем поворачивать обратно, взяв правее нашего хода сюда. Пересекаем луг. На пути попадается небольшая пойменная роща. В ней несколько старых осокорей колоннами поднимаются в небо, будто удерживая его своими крепкими толстыми ветвями. Огромная ветла в три обхвата выделяется здесь среди остальных деревьев. В глубине рощи набредаю на ветхий дуб с обломившейся вершиной и темнеющими дуплами. С удивлением вижу две парочки полевых воробьев, чирикающих на его ветках. Обычно воробьи поселяются у человеческого жилья, а не в таком уединении. Под ногами шуршат опавшие листья. Вдруг в шагах двадцати впереди меня поднимается заяц и замелькал среди стволов. Я останавливаюсь и взволнованно кричу: заяц! Проходит с минуту, выстрелов нет. Как близко он меня подпустил! Вот было бы у меня ружье…

Перекликаясь, мы двигаемся дальше и вскоре выходим на луг с редкими лозовыми кустами. Отец сказал, что видел «моего» зайца мельком и тот пошел прямо сюда на луг. Решаем сделать небольшой загон. Батя и дядя Лёня заходят вперед, а я через треть часа начинаю, немного шумя и стуча палкой по веткам кустов, идти, петляя, в их сторону. С надеждой перемещаюсь среди зарослей, но выстрелов впереди не слышно. Больше не подняв «ушастых», мы приходим к оставленной лодке.

До захода солнца ещё примерно два часа. Принимаемся за приготовление обеда. Я собираю дрова, приношу воду, потом чищу картошку. Отец разжигает костер, дядя Лёня режет капусту. Сварив щи, усаживаемся вокруг казанка. Я жутко проголодался и резво приналег на еду. Кажется, ничего вкуснее до этого я не ел.

— Куда ты так летишь? — строго спрашивает отец. — Под ложку хлеб подставляй, не проливай щи на землю. Что за такая спешка?!

Опомнившись, я начинаю кушать медленнее. Около четырех часов мы пошли к соседнему озеру на вечерний лёт, где отец охотился две недели тому.

— А дашь мне хоть раз выстрелить? — обращаюсь к нему по дороге.

— Посмотрим, — уклончиво отвечает.

Я же начинаю представлять себе, как после моего выстрела матерая кряква гулко хлопается о воду. Подойдя к озеру, отец говорит, обращаясь к Леониду Алексеевичу:

— В прошлый раз я стоял здесь, у этого куста куги. Утка летела с разных сторон. Ты, Лёня, можешь забрести и стать у лозовых кустов вон там, слева, как раз будет на зарю. Тут неглубоко.

— Место подходящее, — ответил Леонид Алексеевич, — попробую пройти к кустам.

Откатав голенища резиновых сапог, он побрел в намеченное место. Глубина была меньше, чем по колено. Отец остался у высокого куста куги, сказав, чтобы я стал позади него и не двигался. Начали тускнеть окрестности. Пролетел бекас и опустился на илистый бережок в дальнем конце озера. Туда же опустилось еще несколько каких-то куличков. Стороной, высоко прошла первая утиная стайка. Во все глаза смотрю по сторонам, стараясь не прозевать утиные налеты, чтобы предупредить отца. Но он и сам начеку и все видит. Ватага быстрых чирков промчала мимо. Со стороны вишенского луга появляется тройка тяжелых крякв. С замиранием сердца слежу за их приближением. Но загодя они начали набирать высоту и отвернули к Шиляговке. Густеют сумерки. Ши-и-и, — нарастает шум крыльев и под кусты противоположной стороны озера опускается несколько уток. Хорошо налетает пара крякв на дядю Лёню и там гремят его выстрелы. Севшие утки взлетают, а на воду падает сбитая кряква. Справа от нас идут стайкой чирки. Уже близко. Пах, пах! — стреляет дуплетом отец и три чирка ударяются о землю. Ух, ты, вот это да!

— А дай мне, пожалуйста, выстрелить, — прошу шепотом отца.

— Подожди, у тебя глаза поострее и пока светло стрельну еще я, — отвечает. — Позже дам, а сейчас замри, не шевелись.

Стайка каких-то острокрылых уток низко проносится перед нами. Отец быстро вскидывает ружьё, снова гремит его дуплет. Одна утка падает на берег в шагах тридцати. Стреляет дуплетом Леонид Алексеевич. Вокруг пролетают и налетают поодиночке, парами и небольшими стайками разные утки. Отец, зарядив ружье, передает его мне, уступая место и говоря:

— Лови цель на мушку, веди быстро дальше, обгоняя, и жми на курок. Хорошо прижимай приклад к плечу.

Сжимаю руками ружье, напряженно вглядываясь в угасающее небо. В лёт до этого я стрелял лишь два раза по куликам. Вдруг черным пятном перед моими глазами возникает утка. Вскидываю ружье, стреляю: бум! Утка проносится мимо. Куда я стрелял по ней и как, совершенно не помню. В левом стволе есть еще патрон. Тю-тю-тю, — поют рядом крылья, и черным перекрестьем возникает новая цель. Ружье у плеча, жму на спуск. Бух! — грохает выстрел, и чувствую сильный удар в скулу. Не прижал приклад. Огорченно передаю ружье отцу. За это время дядя Лёня выстрелил уже несколько раз. Почти стемнело. Рядом, в небе темными пятнами возникают несколько уток, расходясь веером. Два огненных снопа вырываются из стволов батиного ружья, и слышу глухой удар о воду упавшей где-то рядом утки. Потухла заря. Ничего уже не видно. Леонид Алексеевич, подсвечивая фонариком, стал бродить по воде, отыскивая свою добычу. Я тоже достаю фонарик и свечу на воду, где упала батина утка. Кверху брюшком она белеет поодаль. Это матерый меднозобый, зеленоголовый крыжень. Потом на берегу отыскиваем с батей трех чирков и широконоску. Леонид Алексеевич подходит с полной ногавкой. У него пара крякв, пара чирков, свиязь и шилохвость. Вот это вечерний лет! Весело переговариваясь, мы идем к лодке. Ноябрьская холодная ночь окутывает нас в ночных просторах днепровской поймы. Нигде ни огонька, села далеко, и совершенно безлюдно вокруг. От этого обостряются все мои чувства. Восторг охватывает меня от сознания необъятной шири осенней ночи среди холодной замирающей природы. Где-то в таинственной вышине над нашими головами тонко продолжают петь тугие крылья перелетных уток.

Вернувшись к лодке, разводим огонь. Я приношу в казанке воду, делаем чай. Отблески костра высвечивают в темноте лежащих на траве уток и светлый бок зайца, висящего на кусте. Глядя на дичь, спрашиваю:

— Дядя Лёня, а где вы научились так хорошо стрелять?

— Это ещё со школы, — отвечает, — на воронах набил руку.

— А как это?

Леонид Алексеевич не спеша начинает рассказывать:

«На краю поселка у нас было небольшое подсобное хозяйство — огород, а ещё мама держала кур. Когда вывелись цыплята, их повадились таскать сороки и вороны. Мать пожаловалась отцу. Отец вызвал меня и говорит: «Давай-ка, Лёня, займись ты воронами, у меня других дел по горло». А я до этого под его руководством уже освоил стрельбу из «малокалиберки» — с полсотни шагов попадал в спичечный коробок. Взялся я за пернатых разбойников. Заберусь на чердак сарая и поджидаю «серых» и «белобоких» воришек. Сидячих я их без труда щелкал. Да не часто они садились и дожидались, когда я прицелюсь. Больше действовали слета. Начал я их в лёт пробовать стрелять. Со временем изрядно наловчился. Вот такая была практика у меня».

— Ничего себе, — говорю, — пулькой на лету попасть. Вот это практика!

— А в стрельбе практика нужна постоянно, — сказал отец, — отсюда и навык.

Эх, скорее бы мне исполнилось двадцать лет. Поступлю в охотничье общество, заведу себе ружье и научусь стрелять не только по «сидякам», — мечтаю, засыпая…

Утром, до зари мы пошли к озеру. Тянувший вчера весь день северо-западный ветер, усилился. Заметно похолодало. Уток на озере не было. Лёта почти никакого, — отец и Леонид Алексеевич выстрелили только по паре раз. Мы вернулись к лодке, перекусили и поплыли, намереваясь ещё пройтись по зайцу на соседнем острове. В протоке разгулялась волна. Поодаль с воды поднялись четыре каких-то крупных темных утки и потянули низом над протокой, свистя крыльями.

— Похоже, турпаны, — сказал отец, провожая их взглядом.

— Я таких никогда не стрелял, а ты, Алексей? — спросил дядя Лёня.

— Как-то под Яготином на пролете, в такое же время сбил двух, и еще один раз охотник на лодочной стоянке показывал добытого турпана.

Интересно, что за утки? — подумалось мне. Уже дома, в определителе птиц я прочитал, что турпаны выводятся по тундровым озерам и моховым болотам на севере далекой тайги. Вот, где, наверно, разной дичи не меряно!

Дул сильный встречный ветер. Волна била в правый борт лодки, то и дело обдавая холодными брызгами. До острова оставалось уже недалеко, но тут начал с перебоями работать мотор и заглох. Вот незадача. Пришлось веслом подгребать к берегу. Причаливаем.

— Похоже, что-то с зажиганием, — озабоченно говорит отец, снимая капот. — Буду смотреть. Вы пока можете пройтись, поохотиться.

Леонид Алексеевич берет своего «Дарна», легкую французскую двухстволку со скользящим затвором, а я ружье отца, с его разрешения. Остров порос порыжелой травой с раскидистыми кустами краснотала. Кое-где видны отдельные тополя и ветлы. Поверхность острова неровная: бугристая с ложбинами. За треть часа мы пересекли остров, и вышли к заливу на другой его стороне, не подняв ни одного зайца. Под кустами, в углу залива виднелась бобровая хатка, сложенная из ошкуренных ивовых сучьев и веток. На воде, ближе к широкому устью сидела стайка каких-то белобоких темноголовых уток.

— Гоголи, — сказал дядя Леня, пристально рассматривая их, — спрятались тут от ветра.

Постояв на берегу, мы пошли обратно. Вдруг налетает стайка чирков. Я успеваю выстрелить, но мимо. Поглядывая по сторонам, молча, продолжаем наш путь по травянистой ложбине, не густо поросшей кустами и невысокими тополями. Вдруг Леонид Алексеевич вскидывает ружье и стреляет куда-то влево.

— Лисица! — восклицает он, перезаряжая ствол и устремляясь по направлению своего выстрела.

Я спешу за ним. В шагах двадцати пяти, под приземистым искривленным тополем, среди травы рыжеет лисий бок. «Кума», наверно, дремала и нас услыхала уже вблизи, а может, наблюдала, насторожившись, услыхав до этого мой выстрел. Дядя Лёня сказал, что заметил её уже отбегающей. Весело переговариваясь, идем дальше с неожиданной добычей. Леонид Алексеевич несет лисицу за заднюю лапу, и ее пышный хвост с белым кончиком, покачиваясь, свешивается набок. Подходим к лодке. Отец уже поставил капот на место и складывает в ящик инструмент. Увидав нас и глядя на лису, улыбается:

— Все исправил, мотор работает, можем ехать. А ты, Леонид, даешь! — утки, заяц и еще лисица в придачу. Здорово! Поздравляю! Как это у тебя вышло?

Под наш рассказ об удачной охоте, отплываем. Нос лодки разрезает встречную волну, гонимую холодным ветром. Выходим из протоки в Днепр. Над рекой, растянувшись широкой лентой, неспешно летят тяжелые гагары. Смотрю им в след. Откуда они летят? Вот бы увидеть когда-нибудь их таинственную родину. Речная дорога ведет гагар на юг к далекому синему морю, нам же домой в Киев вверх по реке. Плывут навстречу днепровские берега, проходят поворот за поворотом, а у меня перед глазами, повторяясь, возникают яркие картины двух чудесных дней прошедшей охоты.