Неширокая улочка повернула вправо и повела мимо хат и дощатых заборов на край села. На старом тополе со срезанной вершиной темнеет шапкой гнездо аиста. Впереди, за хатами завиднелись желтые тростники и ровные стволы высоких ольх. Там, очевидно, есть озерко или болотина. Позади слышен скрип шагов по снегу, и кто-то окликает нас.

Останавливаемся. Догоняет парень лет двадцати пяти в стеганой зеленой телогрейке, шапке ушанке, длинных резиновых сапогах с подкатанными голенищами и лыжами под мышкой. На левом плече у него висит новая двустволка «бок». Васильковые глаза парня весело улыбаются. Поздоровался, познакомились. Вася сразу заговорил об охоте. Зайцев не бьет, лисиц промышляет. За сданные шкурки в прошлом году купил себе вот этот ИЖ-27. Лыжи сделал сам, из ясеня. Лыжи сделаны толково: шириной в ладонь, длиной в рост, снизу с канавкой, как положено; где ноги ставятся, полоски резины набиты, чтобы снег не налипал.

Выходим за село, какую-то канаву с водой пересекаем.

— Вот, болотистый ручей был, — говорит Василий, — утки тут водились и карасей хлопцы ловили по бочагам. А как прокопали его лет десять тому, так всё пропало. Теперь, видите: канава канавой, воды — курке по щиколотку…

Посоветовав нам идти сразу за селом в поля, Вася подался к посадкам за железную дорогу. Небо затянуто слоистыми облаками. Мороз градусов пять. Слой снега толщиной на ширину ладони, лежит уже больше недели; ночью еще немного подсыпало. Воздух чист и пахнет свежим снегом. Тишина вокруг. Пересекаем капустное поле. Сизо-зеленоватые кочерыжки густым штахетником торчат из снега. Попадается уцелевший кочанчик. Выламываю его рыхлую сердцевину, закусываю на ходу «заячьим салатом». А следов зайцев не видно, хотя «косой» капустку, как известно, любит. Наверно, оставил кочерыжки здесь себе на «черный» день.

Впереди, далеко-далеко, как изгородь, протянулся ряд тополей вдоль дороги, правее темнеет полосой лесок. Идем с отцом не спеша, в шагах ста друг от друга. Белые просторы раскинулись по сторонам. Глазу не за что уцепится — ни былинки, ни кустика поблизости. Но где-то здесь в борозде пашни, за отвернутым пластом земли, наверняка, прилег от ветра на дневку заяц. Дремлет на слуху, в полглаза оглядывая окрестности: не подбирается ли к нему ночным следом рыжий лисовин, не идет ли где охотник. Лежит заяц в борозде, идут два охотника целиной. В холодном небе мохноногий канюк-зимняк распластал бело-пестрые крылья. Зорко осматривает поля из-под небес: не перебегает ли где от норки к норке полевка, не зазевалась ли, разыскивая оставшееся зерно. Видит канюк и зайца, но летит дальше — велика добыча, не по его силам.

Бредут охотники заснеженным полем, глаза устали от его белизны. А заяц насторожился-приготовился: мимо идут или приближаются? Приближаются! Вскочил «косой» и понесся во всю прыть, поставив торчком светлые с черными кончиками уши. Забухали в след ему выстрелы, чиркнула слева и справа дробь, но уносят «ушкана» резвые лапы в спасительную даль. Пороховой дымок курится из раскрытого ружья. Падают в снег две стреляные гильзы из розового картона. Вновь заряжено ружье. Часто стучит сердце охотника. Пристальней всматривается он в снежную белизну, словно хочет прочитать страницу белой книги, лежащую перед глазами, а в ней лишь одна строчка — след только что умчавшегося зайца. И снова шаг за шагом преодолевается охотничье поле. Подняли зайца, увидали, стреляли — идет охота. А впереди еще весь день. И зовут в манящую даль охотничьи просторы…

Сходимся у дороги, где тополя. Куда идти? За дорогой в полукилометре виднеются какие-то длинные строения из красного кирпича. Сараи, ферма? Неподалеку, с краю дола кустарники пучками темнеют, и желтоватые тростники стеной встали. Там, наверно, болото. От болота потянулась луговина с побуревшей осокой. Идем, край захватывая. Впереди, шагах в трехстах, на снегу завиднелась лисица. Мышкует: разгребает лапами снег, тычет в него носом, и прыгает вбок. Подняла голову, повернула, пристально смотрит в нашу сторону и, постояв, засеменила вдоль гребня, скрывшись в складке поля. Вынырнув откуда-то, застрекотала, усевшись на кусте лозы, пестрая сорока, закрутила длинным хвостом, потряхивая крыльями. Потараторив, полетела к строениям, на лету громко оповещая округу про лисицу и охотников. Но нам до сороки дела нет, идем своими путями. Закраснел в овражке пышный куст не обобранной калины. Под кустом на снегу кожица ягод краснеет, и следки мыши прочертили, плоские блинчики калиновых семян погрызли. Мороженые ягоды на кусте сладковато кислые. По грозди нарвав, лакомимся и продолжаем свой путь. Из овражка выбрались. Наверху ветерок тянет. Темнеет вдали какой-то перелесок. На него правим. В белесом небе пара воронов пролетает, покряхтывая; посипывают в морозном воздухе их крепкие крылья. Летят черные вороны по своим делам, искать себе какую-нибудь поживу где-то.

На пашне, в шагах полста от посадки красуется одинокий густой куст серебристого лоха — «дикой маслины». Вокруг него на высоких сухих стеблях пырея виднеются пять гнездышек-шариков, но не птичьи, вход у них сбоку. Осенью сплели их из травы цепкохвостые мышки-малютки, а сейчас на зимние квартиры переселились в норки, там тепло и безопасно. Хотя, не совсем безопасно: на снегу двухчёткой следы с прыжками в две пяди видны. Наследила тут неутомимая мышиная гонительница ласка — маленькая хищница, которая за мышью и в нору пролезет. На краю посадки красногрудые снегири шелушат семена-летучки татарского клена. Самочки бледно-кофейные и их в стайке больше. Птички тихо пересвистываются, роняя выеденные летучки. Два снегиря на снег слетели и алеют там, подбирая упавшие семена. В посадке белеют ровные, гладкие побеги кого-то кустарника. На высоту роста кора их кое-где объедена. Грозди крупных семян похожи на семена вяза — семечко с крылаткой. Во многих гроздях семена погрызены. Мышами, что ли?

Где-то бы присесть уже нам хочется, отдохнуть, перекусить. Вот подходящая толстая валежина. Стряхнув снег и подстелив плащ из пленки, устраиваемся. Только расположились, а мимо, шагах в полста, пробегает заяц через просеку, и скрылся в зарослях. Посмотрели мы ему в след, и принялись за перекус. Минут пять прошло. Видим, следом зайца бодро парень идет широким шагом, в коричневой кожанке с ружьем в руках, кепка на затылке. Весь на следу сосредоточен, по сторонам не глядит, и жмет вдогон за зайцем, как гончак.

Попив чаю из термоса и отдохнув, возвращаемся к полю. На краю, по травам наплетены жировочные заячьи следы. В одном месте «косой» сухих стеблей пырея поел, в другом — у молодой грушки несколько нижних веточек сгрыз, дальше побег дикой малины срезал, его черенок с зеленоватой сердцевиной торчит над снегом. Пытаемся разобраться в оставленных зверьком письменах. Обнаружив одиночный след, потянувшийся в поле, отправляемся по нему с двух сторон на некотором расстоянии. След идет длинными ровными прыжками все прямо и прямо. Прошли уже с километр. Далеко на снежной белизне что-то темнеет. Комок чернозема, пучок ботвы или камень какой-то? Остается шагов полтораста. Тут «комок» распрямляется и, став зайцем, мчит вправо на перелесок. Мы за зайцем хорошо прошли, да заяц не понорился в снег, не подпустил в меру, другого нужно искать…

Вдали виднеются сельские хаты и желтеют стебли кукурузы вдоль огородов. Навстречу нам от села движется охотник, а перед ним собака бегает. Вдруг ударяют там два выстрела, и вижу бегущего зайца. Собака за ним припустила с жалобным лаем: ай-ай-ай… Дальше все скрывает бугорок. Через полминуты появляется снова на виду заяц. Собака уже вплотную за ним скачет, настигает и хватает за шею. Подходим. Кофейно-пегий дратхаар, подняв голову, возбужденно бегает вокруг, потом лижет ушкана в усатую мордочку. Раскрасневшийся круглолицый хозяин, лет сорока, с черными усами никак не может закрыть свое ружье. Лопнувшая бумажная гильза застряла в стволе, проскочив эжектор. У меня в кармане складной ножик с отверткой. Протягиваю его охотнику. Отверткой, как рычажком, удается вернуть эжектор на место, вынуть гильзу и закрыть стволы.

— Вторым выстрелом вижу, зацепил зайца, — говорит разгоряченный Анатолий. — Лада за ним бросилась, я тоже, а ружье заклинило.

— Ваша Лада отменно сработала. Без нее заяц мог бы уйти, — сказал отец.

— Да с Ладой в этом году уже второго берем. Подранка она не упустит. В прошлом году четырех зайцев с ней взял и лисицу.

— А как по уткам? — спрашиваю.

— Тут у нас болот мало, поосушали почти все. На открытие был на ставках у с. Кулибабы. Трех уток там сбил, и Лада одного подранка сама еще поймала и принесла.

Мы поговорили недолго и, попрощавшись, разошлись, держа путь к железной дороге, а Анатолий с Ладой пошел полями, забирая ближе к своему селу. Доходим до железнодорожного полотна. Вечереет, но часа полтора светлого времени у нас еще есть. Решаем перейти на другую сторону и пройтись там. Пересекая придорожную лесопосадку, замечаю охотника сидящего на поваленном дереве и, как мне показалось, снимающего шкуру с лисы. Но мы не стали к нему подходить, чтоб не терять время.

Припорошенная снегом стерня и узкая посадка слева тянутся вдаль. Мы отходим от железной дороги шагов на триста и идем, заворачивая правее, в сторону станции.

Тускнеет свет, уходит зимний день. Провели мы его в полях с ружьями в руках, а до станции нужно пройти еще километра три. Ровной цепочкой протянулся одинокий лисий след. Впереди затемнело понижение с осоками и куртинами побуревшего камыша. Посредине белеет в нем замерзшая вода. Движемся вдоль этой мокряжины, ища место, где бы перейти и не провалиться в воду. Приходится делать длинный обход полем, пока болотина не кончается. За низиной пошла залежь с бурьянами. Вид многообещающий, но только мышиные и лисьи следы попадаются. Большая стая чечёток кормится на лебеде и слышны голоса щеглят. Отец машет мне рукой, показывая — пошли отсюда дальше, тут без толку. Поворачиваем. Выходим на участок заснеженного пырея. Идти легко, место ровное. До посадки у железной дороги остается менее ста шагов. Ничего уже не ожидая, машинально передвигаю уставшие ноги. Вдруг правее меня, по ходу, в шагах десяти вырывается заяц и мчит вправо, поворачивая к низине. Вскидываю ружье к плечу, целюсь по ушам, жму спуск. Гремит выстрел. Заяц вроде вильнул. Стреляю в угон вторым. Заяц продолжает бежать, достигает низины и скрывается в осоке.

Вот досада — ушел! Тороплюсь наискосок к низине, левее следа, на ходу перезаряжая ружье. Может, там успею перехватить зайца. Но он не появляется. Отец тем временем пошел по следу. Быстро проходит через осоку, выходит к открытому льду и, остановившись там, разводит руками. Зайца нет. Немного постояв, возвращаюсь к краю низины, где «ушкан» вошел в заросли.

Подходит отец и тихо говорит:

— Заяц, похоже, ранен и затаился. Давай так: иди туда, где ты сейчас стоял, а я тихонько пойду снова по следу. И смотри в оба!

Когда я встал на место, батя медленно начал продвигаться по осоке, высматривая след. Вот отец углубился в заросли уже шагов на десять. Вдруг останавливается, наклоняется, что-то разглядывая, и поднимает торжествующе вверх руку… с зайцем. Ура-а! Взяли! Заяц довольно крупный (потянул 4,6 кг). Между глазом и кончиком носа у него на мордочке по светлому пятну, а вокруг глаз белая окантовка. Заяц серобокий, с рыжеватой шеей. Наш друг-охотник, Леонид Алексеевич, таких зайцев с темным зимним окрасом называет «болотными». Насколько припоминаю, действительно, сизо-беловатые, светлогорлые русаки попадаются в полях, а у травянистых, болотистых мест зайцы обычно потемнее. Внимательно осматривая зайца, отец сказал:

— Ты ему по ушам и в бедро попал, а одна дробина вдоль по внутренностям прошла. Она-то его и остановила, но не сразу.

Мне интересно было уточнить, как я стрелял. Пойдя по следам «в пяту», я увидал, что первый выстрел вышел с 27 шагов, а второй — на 37, и дробь оба раза хорошо легла на след. Лёжка зайца темнела в заснеженном кустике высокого пырея, заяц лежал спиной к ветру…

Следом трактора идем вдоль высокой железнодорожной насыпи к станции. Смеркается. Впереди, из лесопосадки появляется на лыжах наш утренний знакомый. На плечах у него, как воротник, наброшена лисья шкурка, пламенеет густой темно-красный мех. Поздравляем Василия с удачей, а он нас.

— В этом сезоне вторая, — весело отвечает Вася на наши расспросы. — Я тут все лисьи места в бурьянах и норы знаю. Иногда, бывает, у нор караулю. На открытие в этом сезоне первую взял вечером у норы.

— Ну, а сколько в том году получилось?

— Пять, — ответил Вася. — Еще одна подранком ушла, и одну, верную, мазанул. Она пулей из норы вылетела, а я от неожиданности бухнул мимо в кустах.

Зашумел, приближаясь, товарный поезд. Машинист выглянул в окно, поравнявшись с нами, дал сигнал и помахал рукой. Мы замахали в ответ. Поезд прошел. Сходясь лучами, устремилась за ним полоса рельсового пути. В угасающем свете зимнего дня замелькали вокруг снежинки, закружили в воздухе, оседая на ветвях кустов и деревьев, в горностаевую мантию обряжая заснувшую землю.