В один из зимних вечеров я и мой товарищ, Евгений Вадимович Струневич, страстный охотник и меткий стрелок-разрядник, говорили о житейских разностях, вспоминая прежние охоты, и Евгений рассказал:

— Когда я был еще студентом, учась на третьем курсе КПИ, мне довелось побывать на волчьей охоте. На нее моего отца пригласил знакомый охотник, Валентин Павлович, представительный, крупный мужчина, лет пятидесяти.

Была середина февраля. Выезд наметился среди недели. Но в будни отец не мог поехать из-за срочной работы и попросил вместо себя взять сына, т.е. меня, и двух своих друзей-охотников: Ивана Петровича и бывшего моряка-подводника Володю Опанасенко. Ивану Петровичу тогда было сорок шесть; Володя лет на десять был его моложе, и богатырь богатырем: широкоплечий, грудь колесом, роста почти саженного.

На предложение отца Валентин Павлович согласился, и во вторник после обеда мы вчетвером выехали из Киева на УАЗике. За Козельцом, не доезжая Чернигова, свернули с трассы и поехали по накатанной грунтовке. Дорога тянулась через обширные смешанные леса с вековыми дубами, высокоствольные сосновые боры и молодые сосновые посадки. Любуясь обступившими дорогу лесами, утопающими в сверкающих на солнце снегах, я предавался мечтам о приключениях в этих заснеженных дебрях, мысленно устремляясь в предстоящую неизвестность завтрашней охоты. Бесконечно тянулись леса, и лишь иногда, отступая, они давали простор кошеной луговине или полю, чтобы дальше вновь сомкнуться, сопровождая нас. Живо представляя себе стрельбу по волкам, выбегающим из чащи, у меня все же возникали некоторые сомнения: как сможем охотиться по такому глубокому снегу? Но, мечтая, я больше сосредотачивался на чудесных видах за окном и сомнения эти как-то постепенно угасли и забылись.

Проехав километров двадцать, двадцать пять мы, наконец, приехали на охотничью базу. Она располагалась поодаль села в красивом месте, на краю поля, у старого леса. На базе стояла новая, просторная изба из бревен под четырехскатной железной крышей. Двор был огорожен невысоким забором и по нему бегали два чепрачных выжлеца-красногона с остроухой, светло-серой лайкой. На базе нас радушно встретили егеря — Иван и Петро. Оба лет тридцати, небольшого роста, жилистые и сухощавые до худобы. Мне сперва даже подумалось, что из-за беспокойной работы им и поесть, наверно, некогда. А Валентин Павлович потихоньку сказал нам, что в здешних местах прежде это были главные браконьеры.

Егеря подтвердили, сообщенное ранее в Киев, что у них в окрестных лесных угодьях бродят три волка: два самца и волчица, которая, похоже, в течке.

Переночевав на лежаках в большой, со столом и печью, хорошо натопленной комнате базы, утром мы поехали в лес охотиться. День, как сейчас помню, выдался морозным, градусов под двадцать, безветренный, небо ясное, снегу по колено. Эх, какой был снег! С тех пор такого у нас я уже и не припомню. Лесными дорогами по этому снегу наш УАЗик еле пробивался, хотя и была колея от саней, т.к. егеря раза два в неделю угодья объезжали, а кое-где снег промял и трактор лесорубов. Приехали мы в места, где накануне егеря волков приметили. Вскоре нашли свежие волчьи следы. След волка похож на след крупной собаки, но больше и уже, овальный, а у собак он округлый. Волк держит лапу сжато, в комке. Подушечки его боковых пальцев не достигают подушечек двух передних, и линия волчьего следа гораздо ровнее собачьего, идет цепочкой.

Стали мы делать боковые заезды по дорогам и просекам в направлении звериного хода. Проехав один-два квартала, останавливались, а Иван с Петром быстро пересекали квартал, проверяя следы. Я все удивлялся, как это они по такому глубокому снегу передвигаются, да еще чуть не бегом? Спрашиваю об этом, а егеря только смеются: мол, это для них привычное дело.

Солнце прошло уже за полдень, а волчьи следы уходят лесом всё дальше и дальше. Куда они идут? То ли звери чувствуют наше преследование, то ли ищут укромную дневку, то ли охотятся, ведь, как известно, «волка ноги кормят». В одном месте волки поймали косулю. Следы показали, что погнала ее волчица, а оба самца бежали сбоку и, бросившись на перехват, завалили лесную козу. Где ее поймали, там же ее и съели, оставив лишь желудок, одно копытце и клочки шерсти на окровавленном снегу.

Уже под вечер егеря, сделав очередную разведку, сообщают: «Волки в окладе»! Тут все мы оживились, тут же беремся за ружья. Егеря указали нам номера на просеке, а сами быстро зафлажили с катушек боковины оклада. Я стал крайним на пересечении просек у квартального столба. Жду с ружьем наготове, в стволах патроны с картечью. Опытный Иван Петрович сам эти патроны снарядил и мне с Володей по полдесятка выдал. Проходит с полчаса, а волки всё не выходят. Вдруг вижу, из соседнего квартала, поодаль, лисица показалась. Я столбом замер, дыхание затаил, не шелохнусь, только глазами за ней слежу. Лисица перешла боковую просеку, наткнулась на флажки, отвернула и прямо ко мне семенит. В шагах двадцати пяти от меня она вдруг застыла с приподнятой лапой, и, подняв свой нос, начала принюхиваться. Я ружье вскинул: бах! Лисица, будто лист фанеры от ветра, набок хлоп, свалилась и лежит готовая.

Тут, смотрю, по другой просеке мчит ко мне Иван Петрович: заячья шапка набекрень, телогрейка нараспашку, в левой руке ружье. Подбегает, отрывисто дышит, лицо красное, и строго спрашивает:

— Ты в кого стрелял?

— Вон, — говорю, — и с гордостью показываю рукой на лежащую лисицу.

— Так мы же договорились — стреляем только волков! Ты, что забыл?!

Я смущенно молчу, а Иван Петрович, больше ничего не говоря, подошел к лисе, поднял ее за лапу и понес к машине. Егеря, тем временем, уже вышли из оклада, и выяснилось, что в окладе волков не было, т.к. их выходные следы, когда оклад делали, почему-то не заметили.

Свечерело уже чуть не до темноты. Нечего делать, поехали мы на базу. Там Иван Петрович стал в сарае с лисицы шкуру снимать и показывает мне на ее глаза. А в них будто молока капнули — катаракта. То-то лисица на меня вплотную набежала — слепая она была.

По возвращению на базу Иван и Петро быстро растопили печку и организовали ужин. Сварили картошку и разогрели косулятину с грибной подливой, которая накануне приготовлена была. После целого дня в лесу, да на морозном воздухе, я на еду, изголодавшись, сразу накинулся — аппетит был зверский. Поели мы сытно и очень вкусно. Старшие при этом еще изрядно себе «за воротник заложили»…

Спал я отлично и, хорошо выспавшись, встал раньше всех. На столе в мисках остались с вечера всякие объедки. Я стал на столе прибирать, миски очистил и вынес остатки ужина во двор собакам. Псы ко мне радостно подбежали, хвостами приветливо помахивают и в раз всё мной принесенное съели. Возвращаюсь в дом. Там все уже повставали. На лежаках сидят, лбы трут, а наш плечистый здоровяк Володя ходит по комнате и за голову обеими руками держится: ох, моя голова!

Иван Петрович подзывает меня и дает «четвертную», егерь Иван сует крепкую авоську и посылают меня в сельский магазин за «лекарством», с напутствием: бери на все деньги. Пошел я по тропинке в сельмаг, до него километра два было. Прихожу, а там очередь: человек пятнадцать пожилых селян уже собралось. Все стоят за хлебом, но его пока еще не привезли. Я тут же к прилавку, протягиваю продавщице «четвертную» и беру на все деньги авоську пол-литровок в зеленых бутылках, которые по-народному «коленвал» назывались. Селяне на меня смотрят, разинув рты. Притащил я на базу заказанное. Наши с егерями «подлечились», оживились, повеселели и мы в лес поехали снова волков искать.

Сколько-то кварталов объехали, егеря следы исследовали, и к середине дня волков таки засекли. Звери залегли в участке строевого леса с заснеженным, густым, молодым сосняком посередине. Нас быстро и тихо недалеко от этого сосняка на номера егеря расставили по старому лесу, затянули боковины оклада флажками, и пошли гнать по волчьим следам. Старый лес был, как парк, просторный и светлый, все вокруг хорошо просматривалось. Слева от меня, в шагах ста был виден Володя, стоящий за вековой сосной. Я тоже стал за дерево. Справа от меня располагались остальные наши. Ожидаю и внимательно смотрю вперед. Ружье в руках наготове, в стволах патроны с крупной картечью, 8 мм. Стою, жду и думаю: «Если волк выйдет на меня и промажу, раню или вдруг будет осечка, то волк может броситься на меня, а ножа у меня нет. Ну, буду как-то отбиваться прикладом. Да, что там волк — та же овчарка! Руками задушу! К тому же я не один — ведь рядом наши охотники, помогут»…

С такими мыслями проходит некоторое время, и тут вижу, как из молодняка на Володю выскакивает волчина. Тах-тах! — ударяет Володин дуплет. Зверь тут же падает. Володя, быстро перезарядив ружье, еще дважды стреляет в волка. Я, волнуясь, остальных волков ожидаю, но всё вокруг замерло без движения. Когда вышли егеря, спешу к убитому зверю. Подбегаю. Мать честная! На снегу лежит зверина — туша с кабана размером. Огромная волчица! Ее широколобая морда как бы без шеи сразу переходит в туловище; густая, серая с черным шерсть блестит на солнце. А волчьим духом от нее разило — шагов на десять!

Закинув ружья за плечи и собравшись в круг, мы взволновано обсуждаем подробности только что закончившейся охоты. Разгоряченный, раскрасневшийся Володя, жестикулируя, сбивчиво и громко рассказывает, как помчал на него волк из посадки и как он выстрелил дуплетом. Видит, волк упал, но начинает ползти к нему, скаля зубы. Володя дрожащими руками перезарядил ружье и посылает еще два выстрела в зверя. Только тогда тот затих. Кто-то сказал, что второй раз и одного выстрела хватило бы, а Володя ответил, что от волнения себя уже не помнил. Мне же подумалось: «Вышла бы эта зверина на меня, как стрелял бы я?»...

Егеря сказали, что другие два волка ушли из оклада вбок на соседнее поле, перескочив флажки там, где они с кустов до поверхности снега провисли.

Наговорившись и несколько поостыв от впечатлений, берем волчицу за лапы и вчетвером тащим к машине. Спиной она снег пропахивает — выше поднять не можем, тяжеленная. Мне она показалась не меньше центнера!

Охотнику, убившему волка, полагалась волчья шкура, но Володя от шкуры сразу отказался. Когда мы вернулись на базу, волчицу занесли в сарай. Съемом шкуры егеря собирались заняться уже завтра. Солнце зашло, начало смеркается. Прощаемся с егерями, собираясь уезжать. Я отдаю собакам остатки нашего дневного перекуса. Они ко мне весело побежали, хвостами машут, приближаясь, но вдруг резко остановились, и быстро-быстро попятились, поджав хвосты. Мне даже смешно стало: как обратные кадры в немом кино. И тут понимаю, что от моей одежды и рук волчьим духом несет, ведь я убитую волчицу тащил.

За истребление опасного хищника в те времена полагалась денежная премия, кажется, чуть ли не 70 рублей — тогда это были большие деньги. Я поинтересовался у Володи потом о премии, но она к нему так и не дошла, видно, где-то «зажали» ее чиновники от охоты.