Когда мне исполнилось двадцать лет, я поступил в УООР и отец подарил мне свое ружье — венгерскую двустволку «Нандор». Теперь я, наконец, стал полноправным охотником. Подаренное ружье мне очень нравилось. Это была курковка 16-го калибра, со стволами из винтовочно-ствольной стали марки «Бёлер», с орнаментной гравировкой на колодке и врезных замках, с изящной золотой инкрустацией у казенного среза. Ложа пистолетная, со щекой, из темного полированного ореха, с роговым назатыльником. На прицельной гильошированной планке золотыми буквами было выведено: «Gojzer Nandor Szolnok». Себе отец приобрел тогда по случаю почти новый «Зауэр» 16 калибра.

Поскольку отец состоял в охотколлективе КПИ, то и я, будучи студентом второго курса «политеха», естественно, записался в этот же коллектив. Прошло четыре года. За это время с охотниками КПИ мы несколько раз ездили на открытие по зайцу и на утиные охоты, а в начале декабря 1972 г. первый раз поохотились удачно на кабана в Черкасской области. Потом еще несколько раз охотились на копытных.

Полвека тому трудно было не только получить лицензию на отстрел зверя, но и организовать транспорт для поездки. Два раза ездили институтским автобусом ПАЗ-ом, выписывая его через профком; иногда нашим охотникам удавалось «доставать» крытые грузовики ГАЗ. Поездки на зверовые охоты были событиями, яркие картины которых навсегда остались в памяти. Одна из тех охот, особенно удачная для меня, состоялась в середине ноября 1974 года.

В начале недели, повидавшись в институте с охотником-сослуживцем Иваном Ивановичем, отец узнал, что получена лицензия на косулю и выезд намечается на пятницу, 15 ноября. Придя тогда с работы, отец спросил меня, улыбаясь:

— У наших ребят есть лицензия на косулю. Ты как, поедешь?

— Да, конечно! — радостно отвечаю. И начинаю расспрашивать, что да как?

В этот раз поедем двумя легковыми автомобилями. С их владельцами — Виктором Ивановичем (братом Ивана Ивановича) и Эдуардом Викентьевичем — уже договорено.

Узнав о поездке, сразу же начинаю готовиться к охоте: снаряжать патроны, складывать в рюкзаки запасные теплые вещи для ночлега, мазать самодельной пропиткой кожаные головки наших кирзовых сапог.

Патроны снаряжаю картечью, согласованной с чоковыми сужениями стволов. (Тогда, для отстрела копытных картечь не запрещалась). Отцу к его «Зауэру» в папковых гильзах снарядил пять патронов с картечью. В патрон согласовано помещалось 24 картечины диаметром 5,7 мм — четыре ряда по шесть штук в ряду. В середину между картечинами вставляю по высоте плотно скрученную из бумаги трубочку. Вес снаряда картечи получался 27 г.; заряд бездымного пороха «Сокол» клал 2 г. Для своего ненового (1908 г. выпуска) «Нандора» в латунных гильзах снарядил тоже пять патронов с картечью таким же образом, но с зарядом 6 грамм мелкого дымного пороха №3 (дымный не так резко развивает давление).

Приходит долгожданная пятница. День солнечный и на улице довольно тепло, плюс восемь градусов. Вечером, без четверти пять, сломя голову, я примчался домой с работы, т.к. в половине шестого мы с отцом должны были уже встретиться со знакомым охотником Георгием на конечной остановке автобуса №17. На автовокзал Демиевки втроем приезжаем в 18-15. Там уже собрались все едущие наши охотники. Рассаживаемся по автомобилям и отправляемся. Вскоре улицы и огни вечернего Киева остаются позади. Ровной лентой потянулось асфальтированное шоссе, унося нас в ночную даль.

В «Волге» Эдуарда Викентьевича едут трое — его друзья: Леонид Андреевич и Володя, по прозвищу «Длинный», а также Жора; в «Жигулях» Виктора Ивановича — его брат Иван Иванович, мой отец и я. По дороге Иван Иванович начинает рассказывать, как они с Виктором на открытие, 7 числа, ездили на зайцев под село Каратуль, за Переяслав-Хмельницкий. Зайцы лежали на пашне; подняли штук восемь; взяли по русаку; охотников было немного. Отец рассказал, как мы неделю тому закрывали свой сезон на уток на Киевском «море», в Теремцах.

Идут неспешно охотничьи разговоры, бежит бесконечной лентой наша ночная дорога. За окнами по сторонам расходятся в непроглядную ночь поля, иногда мелькают спящие сельские хаты, тянутся полосы лесопосадок. Пара зеленых глаз сверкнула на обочине. Лисица! Промышляет у посадки. Монотонно гудит мотор. Смолкли наши разговоры. Начинаю дремать, представляя себе осенние леса, раскинувшиеся по холмам в синеющих манящих далях…

Отметив лицензию у Василия Михайловича — председателя УООР в г. Смеле — в 22-15 останавливаемся среди спящего села у знакомых зеленых ворот. Заходим во двор. Беленая хата с решетчатой верандой, четырехскатная шиферная крыша. Вдоль стен хаты утепление из снопов сухих стеблей рогоза. В окнах темно. Постукиваем в раму. В комнате загорается свет и на пороге, как всегда радушно, нас встречает хозяин — егерь Василий Емельянович. Быстро затевается небольшой ужин. Мы год не виделись, и разговор идет сначала о всяких житейских делах, потом об охоте. Как в этом году со зверем? Где завтра начнем? Будут ли другие охотники?...

Субботнее утро. Встаем в шесть, выходим затемно. На улице градусов шесть тепла. Тянет небольшой западный ветерок. Небо закрыто сплошной облачностью. По пути заходим к знакомому сельскому охотнику — деду Трохиму Гордеевичу, постоянному участнику наших здешних охот. У него в окнах уже горел свет. Сам Гордеич в своей неизменной черной ушанке, темно-сером полупальто и подтоптанных кирзовых сапогах уже готов выходить. Вешает на плечо свою бывалую «тулку» на кожаном погоне, и все вместе отправляемся. Выходим за село; грунтовая дорога идет по долине с давно убранными огородами и полями. На нижних ветках придорожных ив, диких грушах и тополях еще висят не опавшие зеленовато-желтые листья. В лес входим, когда бледная заря на восходе указывает дорогу солнцу, но свет его лучей рассеивают слоистые облака, плотно затянувшие всё небо. Завершается листопад и землю под деревьями укрыл пестрый лиственный ковер. От прошедших дождей и заморозков его краски несколько потускнели, но все равно приятно радуют глаза разнообразным рисунком с набором оттенков красного, желтого, зеленоватого и коричневого. Тут и широкие лоскуты-платки кленовых пятилопастных листьев; овальные, рубчато-зубчатые грабов; волнисто вырезанные дубовые; округлые, сердечками, липовые. Одиночные, редкие тут, березы еще украшают сквозистые румяно-желтые лиственные накидки. По склонам холмов на вырубках кое-где свежо зеленеют ряды молодых посадок пушистых елочек. Углубляемся просекой в лес. Проходим квартал. Впереди ширится просвет, там зарастающая вырубка. С нее и начнем. На вырубке побуревшие высокие травы, голые кусты бузины и густая поросль, разросшаяся от липовых пней.

Ждем, пока зайдут стрелки на номера по просеке, и начинаем гон. В сухих травах заметны промятые зверьми тропинки. На них попадаются свежие «колбаски» помета кабанчиков и темные «орешки» косуль. Близость дичи меня настораживает и возбуждает. Иду крайним, внимательно оглядывая заросли. Через шагов полтораста слышу, как вбок, к лесу пошел какой-то зверь. Коза, кабан? Приближаюсь к просеке, где стоят стрелки. Вдруг передо мной в кустах срывается косуля. Высоко подпрыгнув и мелькнув белым пятном-зеркалом на крупе, тут же скрывается в зарослях, помчав прямо. Вскоре на стрелковой линии ударяет один выстрел. Похоже, есть! Двигаюсь вперед, прислушиваясь. Больше выстрелов нет. Выхожу на просеку. В окружении стрелков расстроенный Леонид Андреевич рассказывает, как его «чуть не затоптала» коза, — с тридцати шагов дал по ней «пуделя». Увы!

Переходим в урочище на Герасимову гору. Там всегда держаться косули и кабаны, но место для прогона очень трудное — крутые склоны с оврагами и густые заросли. Гонщиками идут трое, а шестеро стрелков становятся на просеке по северному склону горы. Седьмым, крайним правым, уже на ее плоской вершине, стал Георгий. Когда он выходил на место, то видел кабаниху с шестью поросятами, убегающими впереди через просеку.

На склоне, в травах, среди мелких деревцев, в шагах ста от стрелковой линии лежало три косули. Расстановку стрелков они выдержали. Когда же начался гон, козы поднялись и пошли вдоль линии, а после выстрелов сразу же отвернули, и, промчавшись через немногочисленных гонщиков, ушли вспять. Взволновано обсуждая загон, спускаемся по склону. Под горой, в дубраве среди опавших листьев стали попадаться грибы-опята, по пути набираю их полную пригоршню.

Переходим в урочище «Фазанник». У дороги высятся величественные столетние буки с гладкой серой корой. Буков тут с десяток. На одном висит табличка: «Памятник природы». Когда-то граф Бобринский разводил здесь кабанов, косуль и ланей — «данилок», по выражению Трохима. Места вокруг очень красивые — старый лес на больших холмах и глубокие понижения.

Посовещавшись, Омелькович с Гордеичем решают, что захватим облавой большую лесистую котловину. Стрелки станут на противоположной ее стороне вдоль дороги. Туда и ведет их Омелькович. Разойдясь так, чтобы видеть пока друг друга, я, Эдуард Викентьевич со своим фокстерьером Боем, Трохим и Володя «длинный» ожидаем команды выступать. Оглядываю старый лес перед глазами. Высокоствольные светлокорые осины и темноствольные грабы спускаются вниз по склону. Их ветвистые кроны осеняют густо усыпанную листьями землю. А где-то там, среди вековых стволов прячется зверь, чутко слушая лесную тишину. В шагах восьми, среди опавших листьев показалась шустрая буренькая мышка: черный блестящий глазок, округлые ушки на макушке, тоненький хвостик. Бойко перебегая, она шуршит, забираясь носиком под листья и отыскивая там семена граба. Ки-и-и, ки-и-и,… — протяжно кричит-стонет поодаль чёрный дятел-желна, выглядывая из-за ствола старой осины. Он заметил появившихся в урочище охотников и оповещает округу.

Наконец, Трохим взмахивает рукой, и мы начинаем гон. Под ногами шуршат подсохшие опавшие листья, перед глазами расходятся в стороны бесконечные ряды древесных стволов. На земле начинают попадаться свежие косульи «зачистки». Это, расчищенные копытцами коз от травы и листьев, небольшие участки земли, обычно, вблизи тонких древесных стволиков. Тут оленьки, наверно, находят для себя какие-то корешки и минеральные соли, а самцы, возможно, так метят место. На таких «зачистках» косули иногда ложатся отдыхать, а когда встают, оставляют на земле четкий отпечаток копытца. Я иду по западному склону, внизу идут Викентич с Трохимом, Володя — по противоположному склону. Немного пройдя, останавливаюсь, определяя, как лучше обойти встретившийся овражек. Вдруг вижу, как за овражком мелькают белые «зеркальца» — от меня уходят несколько косуль. Кричу: «Козы»! и стучу палкой по дереву. Волнуясь и прислушиваясь, продолжаю гнать, ожидая вот-вот услышать впереди выстрелы. Но лесная округа безмолвствует. Через полчаса выхожу на просеку со стрелками. Выстрелы так и не прозвучали. Жора сказал, что со своего номера наблюдал четырех косуль. Они прошли далеко поперек котловины и, очевидно, вышли вправо из загона. Володя, идя по восточному склону, их не видел. Никак не хочет зверь идти на стрелков.

Переходим в соседнее урочище «Кояниха». На стрелковую линию Омелькович посылает первым меня. За мной идет отец и цепочкой остальные, становясь поочередно на номера. Вот, стал отец на гребне склона у поваленного дерева. Я прохожу еще шагов сто и останавливаюсь за вековым дубом со стволом в полтора обхвата. Приставляю к нему свое ружье, снимаю и кладу на землю рюкзачок. Достаю из патронташа патроны, собираясь зарядить стволы. Вдруг краем глаза замечаю какое-то движение впереди справа. Быстро сую патроны в стволы и выглядываю из-за дубового ствола. В шагах тридцати между деревьями, уставившись на меня, замер козлик: бурая голова с вильчатыми рожками, настороженные уши, белый подбородок, черный нос. Начинаю медленно подымать ружье. Козлик в раз, как спущенная пружина, подскакивает, разворачиваясь в прыжке, и исчезает среди деревьев, уходящих вниз по склону. Правее, за стволами мелькают две убегающих козлухи. Надо же, так «прошляпил»! Стою и корю себя, уже ничего не ожидая до окончания гона. Отец потом все сетовал, как это я «сморозил» такое. Он видел, что три косули хорошо выходили прямо ко мне, и уже ожидал мой верный выстрел. На номере всегда нужно быть с заряженным ружьем…

Очередной загон нам испортил трактор лесорубов с пустым прицепом, некстати протарахтевший по просеке, где стояли стрелки. В это время на стрелков как раз выходила косуля, но из-за трактора отвернула в загон и, как сквозь землю провалилась. Гонщики ее потом больше не видели. Все собрались на просеке, досадуя на очередную неудачу. Омелькович, посовещавшись с Трохимом, предлагает перейти долину и, пока еще есть немного светлого времени, сделать пару загонов до конца дня на той стороне долины по краю леса. Спускаемся лесистым склоном, выходим в долину. У края паханого поля, в травянистом ложке, набредаем на криничку. Она оправлена свежим срубом из толстых белеющих сосновых досок, едва возвышающимся над поверхностью земли. На жерди длиной в сажень вместо ведра привязан какой-то самодельный жестяной конус. Здесь делаем небольшую остановку для отдыха; этим конусом на жерди, как ведерком, достаем воду. Маленькими глотками с удовольствием утоляю жажду. Вода из криницы холодная и очень вкусная. Трохим называет это урочище «Гэрусовэ». Через пашню переходим на другую сторону долины в лес. Стрелки с Омельковичем отправились на номера, а я, отец, Викентьевич с фоксом и Трохим Гордеевич остаемся пока на месте. Растягивая нашу линию, подымаюсь ближе к вершине пологого склона и, пройдя полсотни шагов, останавливаюсь там, ожидая сигнала к гону. Вокруг молодой лиственный лес в основном из дуба, граба и ясеня. Густота древесных стволов скрывает лесную даль, видимость меньше ста шагов. Ждем. Через треть часа Гордеевич снизу подает сигнал; тут же мне машет рукой отец. Начинаем гон. Проходим шагов двести. Я немного поотстал, отец уже обогнал меня шагов на полста. Окликаю его, что бы он подождал. Тут вдруг батя кричит: «Коза»! Я замираю на месте, взвожу курки ружья. Слышу, как шуршит листва, и вижу, прямо на меня из чащи леса во весь опор мчит косуля. В шагах тридцати она выскакивает на более открытое место. Не медля, вскидываю к плечу свой «Нандор». Косуля, заметив это движение, немного отворачивает вправо, не сбавляя бега. Теперь ясно вижу, что это козлик — его голова увенчана рожками. Растягиваясь в прыжках, оленёк буквально стелется над землей; быстро мелькают пары его тонких ног с черными копытцами. Веду ружьем, пропускаю несколько древесных стволов и, беря немного наперед по груди козла, жму на спуск. Ударяет выстрел. Оленёк тут же летит через голову, падает, пропахивает борозду в опавших листьях и замирает. Взволновано подбегаю к добыче и, что есть силы, кричу: «Взя-я-л»!

Ко мне уже спешит улыбающийся отец. Подойдя, крепко обнимает и похлопывает по спине. Все произошло у него на глазах. Я же необыкновенно рад коричневатым рожкам с четырьмя белыми кончиками (рожки 21 см длиной, размах 11 см). До сего дня у косуль я видел только трёхвильчатые рожки. Сбылась моя мечта и всё во мне поет и ликует: Рожки! рожки! рожки!

Отец трубит в раскрытые стволы своего ружья. Прибегает Бой и сразу рьяно наскакивает с ворчанием на лежащего козлика. За Боем к нам спешит Эдуард Викентьевич. Подойдя, широко улыбаясь, поздравляет крепким рукопожатием. Потом мы с ним подвешиваем добычу за связанные ноги на прочную сухую жердину и вдвоем несем к дороге. Бой прыгает вокруг, хватая козла то за горло, то за ухо, и сердито рычит. Батя с подошедшим Трохимом идут рядом, громко разговаривая. Проходим загон до конца. Впереди уже слышны голоса и вскоре среди древесных стволов завиднелись собравшиеся на дороге стрелки…