езаметно наступил ноябрь. Ночи стали холодными и сырыми. Вместе с теплыми ветрами исчезли последние перепела. Теперь почти каждый день, щурясь на холодное осеннее солнце, можно было смотреть на журавлиные клинья, слушать их курлыканье как вечное напоминание о неумолимом круговороте жизни.
Убранные поля потускнели. Все что вышло из земли, росло на ней, тянулось к солнцу, как-то быстро состарилось, опало, сгнило и исчезло – надо полагать в землю и ушло. Серыми затяжными дождями природа оплакала ушедшее поколение злаковых, зерно-бобовых, зонтичных и тому подобных жителей планеты. Но печаль была недолгой. Первые заморозки стряхнули оцепенение, сделали воздух прозрачным, легким. Исчезла грусть. Прошлое отступало. Впереди была череда веселых новогодних праздников, долгий охотничий сезон на пушного зверя. Теперь все чаще мои друзья охотники стали поглядывать особым, хищным взглядом на места, где водилось много зайцев – на сады и виноградники. Но для меня самым привлекательным, самым загадочным местом был Кремневский лес.
Вообще-то "лес" был таковым лишь в первом приближении. Этот участок скорей был похож на демонстрационный полигон бесконечной борьбы природного и техногенного начала в окружающем мире, этаких внутренних "инь" и "янь" цивилизации гомо сапиенс на изломе тысячелетий. Земли тут практически непригодны к выращиванию культурных растений, тоненький плодородный слой лишь слегка покрывал многометровые толщи пористого камня-ракушника. Поэтому нет ничего удивительного в скором превращении бесперспективных земель запаса в карьер по добыче строительного камня. По мере использования выработки превращались в ракушниковые каньоны, отдаленно напоминающие Анды. Был даже свой, украшенный реперной вышкой, пик. Как только отступили камнережущие машины, степное разнотравье и бурьян за пару лет оккупировали карликовые горы. Лишь свалки мусора в "особо глубоких ущельях" да ржавые, похожие на скелеты динозавров груды металла, бывшие в прошлой жизни экскаваторами, напоминали о периоде владычества механизмов.
Небывалой красотой отличалась "зона предгорий" – холмистая девственная степь на 200 гектар, точная копия знаменитой Хомутовской степи в миниатюре. Ранней осенью ветер перекатывал по ней ковыльные волны с похожими на морскую пену желтыми султанами. Каждый новый порыв "степного бриза" приносил с собой горьковатый запах полыни и чабреца. Некоторую культурно-историческую ценность степи придавали две каменные бабы на ее окраине. К сожалению, наших баб сделали не скифы, а дождь и ветер, и на головах у них восседают не гордые степные орлы, а вороны.
С северной стороны степь охватывала полоса трудно проходимого леса. Собственно говоря, именно он дал общее название местности – Кремневский лес. Непроходимость леса – не преувеличение. Мало того, что дикие маслины, акации и какие то невысокие деревья, названия которых я не знаю, имели столько листьев, сколько и длинных, острых колючек, они еще и посажены были, чуть ли не через каждый метр. Вдобавок к этому сухие стебли бурьянов со всех окрестных полей и степей из года в год наносились ветром под крону, образуя конусообразные завалы, по росту почти не уступающие самим деревьям. В некоторых местах завалы накладываются друг на друга и стоят плотной стеной. Пробраться через эту природную изгородь нет никакой возможности. После первого шага проваливаешься в высохшую массу стеблей по колено, после второго – по пояс, третий сделать вряд ли получится – этот гербарий из ссохшихся сорняков так тесно переплетен бесчисленными веточками, что двигаться можно только вместе с ним. Посреди этого "затерянного мира" бурьяны скрывали безмолвный символ ушедшей эпохи – развалины мясокостного завода с огромной кирпичной трубой, тянущейся к небу с трагической обреченностью.
Конечно, чтобы понять и оценить неординарную красоту описанных мною мест нужно быть настоящим романтиком, нужно обладать тонкой, обостренной интуицией художника-абстракциониста, уметь замечать в малом большое, а в мимолетном вечное, в униженном возвышенное, а в уродливом прекрасное. В противном случае вы, как большинство обывателей, лишенных способности ассоциативного взгляда на окружающий мир, увидите не прекрасные охотничьи угодья, достойные английских лордов, а банальную свалку.
Именно англичане – признанные авторитеты в охоте на лис и серых куропаток, оценили бы по достоинству "лес" с прилегающими "игрушечными" степями и горами, истинное царство лисиц и куропаток с многочисленной диаспорой зайцев русаков, перепелов, вяхирей, иногда коростелей и крайне редко дроф.
Наша охотничья компания не могла не ценить таких угодий, хотя с английскими лордами у нас было мало общего.
Как только порывистые осенние ветры сдирали последние листья с деревьев, большой сводный отряд охотников вторгался на территорию лис. Начинался неравный бой (неравный, в пользу охотников) за спасение человечества от эпидемии бешенства, и ничто не могло остановить нас в этом благородном порыве.
В первую субботу ноября я был на дежурстве, немного устал и потому с раздражением снял трубку зазвонившего телефона. Знакомый Сашкин голос начал без формальностей:
– Ты видишь, как подморозило. На таксацию хочешь?
Не успел я набрать в легкие воздуха для ответа, как услышал продолжение:
– Короче, завтра в 7:00 около частных гаражей. Поедем, пошерстим лес, шурпички поварим, туда-сюда. Только мисочку поменьше бери.
И стазу же – короткие гудки.
На следующий день я уже в половине седьмого прибежал к месту сбора. К тому времени почти все собрались. Сосредоточенные лица, долгие приготовления – все подчеркивало важность миссии. Особое оживление вносила погрузка в "уазик" котла и позванивающих стеклом сумок. Однажды в газетной статье на глаза мне попалась интересная мысль великого модельера Карла Логерфельда. Он заметил: "Женская мода это вечная борьба между явным желанием одеться и тайным желанием раздеться". Так вот таксация это тоже борьба между явным желанием уничтожить потенциальный очаг страшной болезни и тайным желанием напиться по поводу его уничтожения. Одно без другого невозможно, как колхоз без сторожей.
Ровно в семь утра наша "экспедиция" оставила позади утепленные гаражи. День обещал быть долгим и трудным.
По прибытию на место стали быстро распределять роли. Собственно говоря, в нашем коллективе это формальность. Счастливая когорта стрелков определилась давно, фланговые загонщики также известны, остальные занимали места в цепи в зависимости от старых заслуг и степени близости к колхозному начальству. Я отхватил место "в матне", рядом Сашка, с другой стороны Сан Саныч, между нами мечется Кардан, задирая лапу на каждое деревцо. Мы долго мерзли, переминаясь с ноги на ногу, ждали сигнала. Наконец донеслось долгожданное –"Фланги пошли". Цепь двинулась сквозь припорошенные первыми заморозками заросли. Приходилось постоянно лавировать, обходя непроходимые участки, а затем, ориентируясь на крики соседей, восстанавливать нужное направление. Многоголосое "о-го-го-го о-о-о-го", сливаясь с криками сорок, заполнило "лес". Представляю себе ужас лисиц. Сразу после начала загона спр&