Литературные опыты

Весна настала окончательная, валовая. Везде ревут степные овраги, столько известные и страшные путникам по Украине балки, мгновенно наполняемые снеговою и дождевою водой. Реки и полевые ручьи также вскрылись и несут на своих мутно-желтых волнах обломки плетней и снеговых глыб. Говорят, что вот-вот скоро уже начнется общий пролет и прилет дичи.

Распускается розовая тала, особый вид лозы, покрываясь душистыми серыми куколками цветов. Показываются на солнцепеке, на отвесах жирно удобренного листьями деревьев пристена, голубые пролески-подснежники. Поемные луга береговой долины Донца представляют у ног разливное море, ожидающее своих весенних гостей — мильонов дичи всякого рода. И пока систематический хозяин мой устраивает с аккуратностью методиста первый день своей весенней охоты, я уже оттопал ноги и истомился, бродя по лесу...

Прилетели серые дрозды, большая лесная птица, немного меньше голубя средней величины, вкусная и драгоценная пища для тонкого аппетита. На опушках соснового бора вы видите, как эти дрозды то усеют собою землю, подбирая всякие зернышки и семечки, причем с вершин деревьев поминутно слетают к ним, падая как пули, новые охотники покушать из их семьи, то вдруг облачком поднимаются в темные ветви развесистой сосны и так там усаживаются, что едва отличишь их серое плотное брюшко и острый, твердый клюв. Подходить к ним нужно как можно осторожнее; отыскивать их легко по особому крику их, похожему на тихий треск взлетающего бекаса...

Вы идете, идете, следуете за перелетающими с дерева на дерево дроздами, вдруг справа и слева раздается какой-то бойкий гул, и вас на время покрывает темнота: это пролетели над пристеном к озерам утки...

— А! Значит, скоро будут и вальдшнепы!..

— Слышите, слышите, — говорил пономарь, садясь в потемках и замирая от собственных слов. — Слышите? То птицы из Вирея летят, то перелет; настоящий перелет начался...

А над хаткой точно плыли крылатые эскадроны. Шум, свист и какое-то мерное, точно живое гудение неслось, трубя, в небесах... Казалось, необъятные стаи летели, опускаясь на самую кровлю хаты; будто сотни крыл махали у дверей, над трубой и веяли ветром в самые окна. Либо комары и мошки, либо пестрые птицы бились мерно в стекла. Сон походил на действительность: грезы являли мыслям чудные картины степного перелета. Сердце билось; в виски стучало; в ушах звон; в небесах звон!..

— Иван Андреевич! Что это? Гуси кричат, или журавли, или певчая лесная птица?..

— И гуси, и журавли, и лесная певчая птица! Опять загремел соловей. Я долго слушал, сидя на лавке.

— Иван Андреевич! Как это все разом летит и поет? Что за странная, чудная ночь! Ответа не было.

— Иван Андреевич! Вы спите, Иван Андреевич?

Пономарь не отвечал. В лицо повеяло чудною свежестью и негою... Смотрю: дверь отворена. Я вышел на крыльцо. Пономарь там...

— Боже, что за ночь!

А Иван Андреевич в косичке, без подрясника и простоволосый стоит на пороге против месяца и плачет...

А вверху опять гул, точно реки звуков несутся в облаках или струны крылатые звенят в воздухе. Летят и летят, летят без конца воздушные армии. Свиваются в колонны, точно строятся рядами, взводами, рассыпаются, опять смыкаются в подвижные каре, летят без конца. Донец сияет серебром; озера у ног отливаются золотом. Должно быть, лопнули и вскрылись липкие назревшие почки черемухи или береза впотьмах окинулась кружевом своих развернувшихся светло-зеленых куколок. Что-то пахнет, пахнет вблизи. Летела какая-то стайка над ольхами. Маленькая птичка впотьмах наткнулась на самую дверь хаты и отшатнулась, с пугливым шорохом нырнув в сторону...

Мы спустились на охоту, чуть стало, как говорят здесь, благословиться на свет. Видели игру ярко-пурпурного солнечного блеска в тумане озер и на кронах деревьев.

Охота была удачная... Мы воротились с полными ягдташами...