Прибывает день, все сильней греет солнце. Растаял снег, и на пушистых, белоснежных котиках краснотала начали появляться золотистые тычинки. Каждый день привносит что-нибудь новое в жизнь просыпающейся природы, и радуется сердце этой веренице чудесных перемен. Все больше света и цвета. Наскучившую зимнюю серость сменяют весенние акварели. Голосами и красками льется симфония жизни.

Начало апреля. Песня полевого жаворонка журчит ручьем над еще холодным лугом. Пряди сухих трав еще устилают землю, и только на осенних покосах появляются первые зеленые стебельки. Из соснового бора доносятся первые рулады певчего дрозда и хриплое токование лесного голубя вяхиря. Как приятны эти звуки после глухого зимнего безмолвия!

Вдруг, чу! Высоко под облаками гортанный крик. Это гусиная стая: шесть десятков птиц косой линией. Вот ее передний край как бы обломился, две передних птицы отстали, а из середины выдвинулся новый вожак. Быстро выйдя вперед, он уверенно повел стаю за собой. Середина линии потянулась за вожаком, и образовался угол с табунком птиц внутри. Гуси постепенно выравнивают строй, втягиваясь из табунка в крылья угла, и гусиный клин быстро движется на восток, подгоняемый северо-западным ветром. Через несколько минут появляется вторая гусиная станица. Потом еще… Светлые чувства наполняют душу — весна летит на крыльях птиц.

В садовом домике меня разбудили песни птиц. На вершине старого ореха вдохновенно распевает скворец. Щебечет на огородных грядках трясогузка в светло-сером оперении, а на высокой акации, за забором, вторит ей зеленушка. Свою песенку она всякий раз завершает громким характерным «джи-и-и». Зеленушки появляются у нас очень рано, в феврале, когда везде еще лежит снег. А на вишне певчий дрозд старательно выводит: «иди рыбу ловить, иди рыбу ловить…» Рядом с ним на ветках пристроились послушать залетного солиста три пары полевых воробьев.

На берегу реки, у моста, лежат два велосипеда. Два юных рыболова с удочками в руках терпеливо ожидают поклевок. Рядом, в банке с водой, у них плавает красноперая плотвичка и пара верховодок. Неподалеку, за лозовым кустом, устроился пожилой рыбак на складном стульчике с удочкой на рогульке. Зеленый поплавок с красным кончиком замер на тихой воде. С моста видна в речке стая верховодок. Рыбки, такие резвые летом, вяло двигаются в холодной еще воде. Выше моста расположилась большая компания: четверо мужиков и семейная пара с сыном и дочкой. Все с удочками. У них весело. На расстеленной на берегу газете разложена снедь. Одни ловят, другие закусывают, беспрестанно меняясь местами и шумно обмениваясь впечатлениями. Каждая выловленная рыбешка вызывает у рыболовов бурные всплески восторга.

К середине дня резко потеплело. В воздухе замелькали ярко-желтые крылышки бабочек-крушинниц, а на южный склон берега присела погреться крапивница с голубой каемкой на золотистых крыльях. У пахнувших медом «котиков» лозы загудели мохнатые шмели и пчелы. Белые кучевые облака неспешно плывут в голубом небе. Их тени медленно ползут по еще бурой луговине.

К вечеру распелись в перелесках дрозды. Красный круг солнца опускается в волнистую пелену облаков, сгустившихся на горизонте. Смеркается. На лугу показалось два крупных, на высоких ногах, зверя. Бегут рысью, приближаются. Большие горбоносые головы, темные крупы, скошенные назад, — лосиха с годовалым теленком. Остановились, смотрят, повернув головы с настороженными ушами и спустя несколько секунд скрываются среди лозняков.

Над зубчатой кромкой леса поднялась большая полная луна. В мокряжнике, на лугу, завели свои громкие песни квакши…

Утро. В окне виден шероховатый ствол старой груши с узким дуплом-щелью в двух аршинах от земли. Каждый год это дупло занимают птицы. В прошлом году здесь жила парочка больших синиц. Сегодня утром появились две лазоревки — маленькие голубые синички. Самец окрашен несколько ярче самочки. Он первым шмыгнул в дупло, побыл там пару минут, а самочка — рядом на ветке. Осмотрели дупло и улетели: почему-то не подошла им «квартирка». Прилетела пара больших синиц. Попрыгали по веткам, заглянули по очереди в дупло и тоже улетели. Синиц сменила парочка белощеких, в коричневатых шапочках полевых воробьев. Осмотрели они дупло и принялись за работу. Носят сухие стебельки, пушинки. Самчик, он чуть крупнее и поярче пером, принес какую-то белую ленточку. Самочка вскоре ее из дупла выбросила. Наверное, у нее был другой художественный замысел.

Под раскидистым кустом калины на краю огорода сидит светло-зеленая древесная лягушка-квакша. Перезимовав в опавших листьях, отогрелась под весенним солнцем, пора ей теперь куда-то к воде перебираться. Там у лягушек начинаются свадьбы. Каждую ночь на луговом озерце дают теперь квакши «концерт». Выставив над водой рты, они самозабвенно посылают в простор весенних ночей неумолчное «ква-ква-ква»…

На калине висит еще несколько пучков красноватых ягод. А какие они сейчас на вкус? О, ничего! Напоминают деликатесную вяленую клюкву.

За огородом, по деревьям скачет рыжая белка, уже сменившая свою седую зимнюю шубку, несет в зубах большой ватный комок. Гнездо у нее за рощицей, на придорожной старой акации, где отстала кора под спиленной ветки. «О-тут, о-тут…» — повторяет удод в кроне соседнего вяза, будто подсказывая белке, где строиться.

«Ки-ки-ки» — громко заявляет о своем прибытии вертишейка. В прошлом году она жила в дуплянке на яблоне, а сейчас заглядывает в скворечник на вишне, где пока нет хозяина. Полевые воробьи весь день продолжают свое гнездо обустраивать. Но у них заметна какая-то несогласованность: один заносит травинку, а второй ее вскоре выносит наружу и бросает — странное строительство получается.

На столбе электросети в недостроенном пока гнезде громко защелкал клювом аист. Токуя, он запрокидывает шею и голову на спину, задирает короткий хвост и растопыривает крылья.

Гнездо это пара начала строить здесь еще в августе. Недели две тогда носили ветки, стараясь уложить их на вершине столба. В конце концов, они все-таки ухитрились соорудить основу для гнезда. Сегодня днем прилетела к гнезду аистиха. Это ее приветствовал аист страстным токованием.

Над селом, планируя, прошла пара крякв и опустилась на небольшой пруд за школой. Оттуда, из прибрежных тростников, доносятся негромко повторяющееся «унк, унк, унк» краснобрюхих жерлянок.

К вечеру покрылись лиловой дымкой распускающихся сережек вязы в рощице, а луговые дороги зазеленели свежим бархатом молодой травы. Протяжно кричит седоголовый дятел, усевшись на сухой ветке на вершине ветлы. В бинокль хорошо видны его зеленоватая спинка, сероватые шея и голова с красным пятном на лбу. А после обеда в небе стали собираться темные тучи и пошел дождь…

На следующий день лужайка возле калитки покрылась малахитовым бархатом свежих росточков спорыша — травы-муравы. На яблоне звонко распевает зяблик. Пестрый дятел дробно наигрывает на сухом дереве. В лучах восходящего солнца розовеют перисто-кучевые облака. Свежее, бодрое утро начинает день. Выхожу на луг, украшенный мириадами сверкающих капель. Неожиданно из зарослей пырея, перевитого побегами ежевики, выскочил заяц и покатил по лугу бурым колобком. Лежка заячья оказалась с «мебелью». В левый бок косому упиралась ржавая консервная банка, передними лапами он приминал какой-то кулек из фольги, а перед самым заячьим носом лежала стеклянная поллитровая банка. Неподалеку от заячьей лежки валялся еще какой-то мусор, выброшенный на окраине луга каким-то «аккуратистом». А сквозь сухие пряди прошлогодних трав тянется к солнцу темно-зеленая молодая крапива. Кое-где заметны светло-зеленые розетки лугового щавеля с листиками с вершок, — первая луговая зелень для весеннего супа.

На следующий день ветер повернул с севера. Утро пасмурное.

Аистов на гнезде нет. Не слышно и птичьих песен. Все пернатые куда-то разлетелись. После обеда отправляюсь в лес. Неторная дорога присыпана бурой опавшей хвоей. На ней кое-где заметны вмятины от овальных копыт.

Впереди — небольшая поляна с подкормочной площадкой. Травяной покров на поляне сбит копытами, на земле валяются поеденные кукурузные початки. На двух столбах с крышей устроена кормушка с нетронутым душистым сеном. Уже пошла молодая трава, и сено осталось невостребованным. В середине площадки видна загородка из жердей — тоже кормушка с початками кукурузы, рядом вкопан столбик, сверху в нем углубление и там желтоватые кристаллы каменной соли.

Вторая «солонка», в виде корыта, вырублена в упавшем стволе на другой стороне площадки. Вокруг нее земля истоптана копытами, а края корыта «заеложены» до блеска. На площадке стоит еще одно интересное сооружение. Дощатый длинный ящик в сажень высотой с трапом и тяжелой опадной дверью. Это ловушка для отлова избыточного поголовья копытных.

Дорога, пришедшая на поляну, здесь и окончилась. Поляну окружал молчаливый бор с вклинившимся густым тонкоствольным сосняком. За сосняком на прогалине настороженно я неожиданно увидел оленей. Три молодых бычка с одновильчатыми рожками, четыре стройные ланки и отдельно — темношерстный рогач с пятью отростками на каждом роге. Не спеша олени двинулись влево. Там, среди стволов, еще оленухи и с ними второй темношерстный рогач. Отбежав шагов полтораста, олени остановились и принялись пощипывать молодую траву, пробившуюся на лесном пригорке. Один из оленей, поменьше, стал бегать среди остальных и резко свистел с придыханием: «тсый-ку, тсый-ку». Другие же спокойно паслись, не обращая на него никакого внимания. Из глубины леса приглушенно доносилась одинокая песня дрозда. В сумерках над поляной закружила летучая мышь, резко разворачиваясь и хватая первых появившихся насекомых.

Ночью облака исчезли, в ясном небе ярко засверкали заезды. Под утро ударил сильный заморозок, выбелив густым инеем траву вдоль забора. Взошло солнце. Воздух стал прогреваться. К десяти часам появились белоснежные облака, растаявшие после полудня. Земля нагрелась. Над полем образовался восходящий поток теплого воздуха, и аист, попав в него, заходил широкими кругами, подымаясь все выше. На придорожном ракитнике распевает белогрудая каменка. Из сосновой посадки доносится мелодичная песенка лесного жаворонка юлы: «витии-вити, тви-тви-тви»…

Дорога вьется вдоль леса через луга и пустоши, поросшие лозняком и ольховыми рощицами. Солнце опускается к вершинам сосен. Далеко впереди через дорогу от леса к березняку переходят олени. Впереди выступают два рогача с коронами желтоватых рогов. Олени щиплют свежую луговую траву. Некоторые из них, останавливаясь, приподымают головы, прислушиваются и продолжают спокойно пастись. Вперед выбегают два резвых молодых олененка. Один гоняет другого, иногда подгибая передние ноги, будто собирается бодаться.

Постепенно все стадо втягивается в березняк…

С круглого придорожного озерца шумно взлетело два расписных кряковых селезня и, прочертив дугу над лугами, скрылись за вершинами ольх. По гривке, поросшей зеленеющей травой, тянется среди ольховых стволов звериная тропа, ведущая к глухим тростниковым болотам.

Но уже вечереет. Пора возвращаться. В тишине слышен свист тугих крыльев. К озеру мчит стрелой крыжень и скрывается за сухим рогозом. Сев на темную воду, он быстро заплывает в прибрежные заросли, мелькнув белой спинкой своего весеннего наряда.

За лесным мыском дорога повернула к речке. Поодаль от дороги зеленеет мокрая низина с озерцом, обрамленным с дальнего края густыми тростниками. У озера, среди кочек белеют в ряд пять каких-то непонятных пятен. Так ведь это же косули там пасутся!

Солнце село. Надвигаются сумерки.

Похолодало, и закурился по низинам легкий туман...