К югу от реки Меркис, притока Немана, простирается огромный лесной массив, называемый Русская пуща. Большие песчаные пространства здесь поросли сосновыми лесами. Только у берегов рек попадаются прекрасные ольшаники, деревья которых своим ростом соперничают с самыми высокими соснами. В этом лесном краю много болот, рек и озер. Реки северной части быстротечны, с довольно постоянной температурой воды. Поэтому они почти никогда не замерзают и в зимнее время дают убежище диким уткам, зимородкам, оляпкам. В южной части течение рек тихое, спокойное, их побережья болотистые. Озера тоже двоякого типа. На торфяниках встречаются небольшие, довольно глубокие озера с торфяным дном. Их вода, насыщенная перегноем, буровато-желтого цвета, как пиво, издали кажется черной. На побережьях этих озер, в торфяных наслоениях, часто находят рога оленей и кости бобров. Берега других озер песчаные, их песок белый и чистый, как на побережье Балтики.

В последние годы Х1Х века, отправляясь из города домой на каникулы, и, возвращаясь после них в город, я, гимназист, должен был проезжать лесами на лошадях около 60 километров до ближайшей железнодорожной станции Поречье. Дорога проходила через самое сердце Русской пущи, и каждый раз пуща встречала меня по-иному, другими картинами, возбуждая незабываемые впечатления, глубоко врезавшиеся мне в память.

Особое впечатление на мое детское воображение производили огромные сосны. Их толстые, ровные стволы, вверху красноватые, при закате солнца казались позолоченными. Помню, как однажды, проезжая из города домой, истосковавшись по красотам природы, я выскочил из повозки и поцеловал такую сосну с трепетным чувством почтенного уважения, как целовал морщинистую руку своей бабушки.

Местами, сплошной лес редел, и перед глазами открывались просторы песчаных пустошей, болот или большие озера. Эти озера были богаты рыбой, и на пути нам иногда встречались нагруженные рыбой возы, а однажды я видел такого большого сома, что хвост его даже свисал с задка телеги. Много было и раков. На станции Поречье, в товарном отделении бывали навалены мешки, из которых слышалось своеобразное рачье шуршанье.

По дороге на станцию мы иногда встречали охотника, несшего крупного глухаря или черного, как уголь, краснобрового тетерева. Чаще всего это был житель какой-нибудь лесной деревни, обутый в лапти, в светло-сером армяке, с перекинутым через плечо одноствольным шомпольным ружьем. Тогда я еще не думал, что охота для местных является одним из источников их скудного пропитания и с завистью смотрел на такого охотника, долго провожая его взглядом.

Учась в старших классах гимназии, я решил осуществить свою мечту — исходить всю Русскую пущу, пожить в ней жизнью Робинзона, с котомкой и ружьем за плечами, с коробкой спичек и горстью соли в кармане. Так и началось мое более близкое знакомство с этим заветным краем. Я решил не пользоваться каким бы то ни было комфортом, и должен был идти только пешком, легко одетым, без запаса продуктов, а есть только то, что добуду охотой и испеку на костре. Спать на постели из еловых ветвей и мха. Из предметов «роскоши» я имел с собой только спички, соль и жестяную «кварту» для кипячения воды. Меня сопровождала моя собака. Я не придерживался ни дорог, ни тропинок, ориентируясь лишь по солнцу и звездам. Важно было также, чтобы во время путешествия мне встречались препятствия: реки, моховые болота и прочее.

Первый свой маршрут я начал от станции Бастунай через село Дубичай по направлению к г. Гродно. У Дубичай когда-то был охотничий замок великого литовского князя Витаутаса, а окрестные леса и болота были его излюбленным местом охоты. Еще до сих пор на невысокой возвышенности сохранились остатки этого замка с высокими старыми дубами вокруг. С этого места видно было мелководное болотистое озеро Пеляса и того же названия извилистая, тинистая река. Дальше тянулись широкие, труднопроходимые болота, где гнездились журавли, а осенью и весной останавливались их огромные стаи. На окраинах этих болот весной собиралось такое множество токующих тетеревов, что казалось, будто это вода клокочет в котле. Над трясинами болот блеяли бекасы, кувыркались с криком чибисы, показывая свои белые как снег подкрылья и грудки.

У подножия замкового холма находилось озеро, сплошь заросшее водяной растительностью. В озеро втекала река Пеляса, а вытекала речка Ула. Из-за своей темной воды и обилия водяных лилий, густо покрывавших всю поверхность, озеро мне казалось полным тайн. На его илистом дне водилось много угрей, а рыбаки сетями вместе с илом и рыбой вытаскивали иногда рога оленей, обитавших когда-то в этих местах. Еще на рубеже веков это озеро было таким, но к 1919 г. оно полностью высохло, и на его месте теперь простираются сенокосные луга. Неподалеку было еще одно подобное озеро Дубас. Из него брал начало один из притоков речки Улы. Когда убрали «язы»-запруды на притоке, это озеро вытекло через Улу в р. Меркис и тоже высохло, превратившись в луг.

Из Дубичай, через широкие болота, поросшие чахлыми березками, ивами и тростником с зарослями пышной осоки, попадаешь на берега реки Котры. В верхнем ее течении трудно даже сказать — река это или болото, так как там вода почти неподвижна и, кроме того, речка разветвляется на протоки. От самого верховья до деревни Зуброво нет ни одного моста; только кое-где переброшена узкая кладка, скользкая и полугнилая.

Лесному человеку, каким я себя представлял, не нужны были ни мосты, ни перекладины-переходы. Раздевшись и связав свою одежду с патронной сумкой в один узел, укрепив его на голове и подняв руку с ружьем, я переходил речку вброд, а где необходимо, переплывал ее. Тогда я бывал очень доволен собой, поскольку знал, что в таких случаях большинство бы искало мост или кладку.