Из столицы Туркмении, г. Ашхабада, я и мой помощник-препаратор прилетели в Дарвазу — маленький поселок, расположенный в самом центре пустыни Каракумы. По пути мы видели только однообразную, унылую, волнистую песчаную равнину с темными пятнами «такыров» (глинистых участков) и белыми солончаковыми пространствами. Ни одного строения, ни одной юрты, ни дороги, ни капли воды — такой пейзаж расстилался под крыльями самолета на сотни километров. Каракумы — значит «черный песок», но «черный» не столько цвет, сколько удручающая природа пустыни с ее безводьем, дневной жарой и песчаными бурями.

В Дарвазе пусто и безотрадно вокруг: только несколько домиков и маленькая метеорологическая станция на безграничной равнине. Поодаль несколько войлочных юрт, у которых бродят козы, куры и, как бы задумавшись, стоит верблюд. Но скоро мы заметили и нечто более интересное. Около одной юрты было небольшое деревянное строение, а на нем сидел, привязанный ремешком за ногу, крупный охотничий сокол-балобан, рыжевато-бурый, со светлым низом в пестринах. Увиденный сокол сразу поднял наше настроение…

Чтобы совершить намеченное путешествие в несколько сот километров по пустыне и не заблудиться, нам нужны были проводники. Кроме того нужны были и вьючные животные для нашей немалой поклажи, состоявшей, во-первых, из двух столитровых бочек с водой, а во-вторых, из палатки, спальных мешков, ружей, патронов, фотоаппаратов, принадлежностей для препарирования добытых животных и птиц, а также из походной утвари и продуктов.

Одного проводника, у которого был верблюд, мы нашли тут же. Это был седобородый, пожилой человек по имени Меред-ага. Другой проводник вскоре сам нам представился. Он был молод, звали его Шаниаз-ага, — черноволосый, худощавый, сильный, с пронзительными, жгучими глазами и энергичным лицом. У него тоже был верблюд и ему принадлежал виденный нами сокол.

Навьючив на верблюдов нашу поклажу, мы отправились в путь. Верблюды двигались широким шагом, ритмично покачиваясь. Местность была очень волнистая с множеством высоких барханов из желтоватого песка, среди которых скрывались впадины и долины. Кое-где на песке росла осока, полыни, верблюжья колючка и кусты саксаула. Заросли полыни придают местности зеленовато-серую окраску и своим острым запахом наполняют окрестности.

Наш проводник Шаниаз-ага охотник. Он вел с собой борзую по кличке Саккар, на его плече висело ружье, а на руке он нес своего сокола. Шаниаз шел впереди, не торопясь, легко и ритмично; он часто делал крюк в поисках зайца и опять присоединялся к каравану. В течение дня мы проходили около 25 — 30 километров. Продвижение по песку очень затруднительно, а кроме того, приходилось часто останавливаться, встречая разные интересовавшие нас растения, зверьков, птиц, пресмыкающихся. Каждый объект отнимал определенное время. По утрам нас всегда задерживал поиск верблюдов, которые за время ночной пастьбы исчезали неизвестно куда и их долго не могли найти. В полдень, в самое жаркое время, мы останавливались на несколько часов и, набросив брезент на кусты саксаула, устраивали себе теневое укрытие для отдыха.

Шаниаз-ага очень заботился о своих животных-помощниках. Его небольшая борзая, с короткой шерстью, отличалась быстротой бега, но была очень нежная. Хозяин возил для нее войлочную подстилку, на которой она всегда отдыхала, а на ночь одевал на борзую специально сшитую куртку, чтоб собака не мерзла. Ел Саккар из своей отдельной посуды. Еще больше Шаниаз заботился о соколе. Для него имел всегда свежее мясо — очищенную тушку суслика или птицы. Вечером кормил сокола, следя за тем, чтобы тот не объелся, но и не был голоден. Известно, что большинство птиц, особенно хищных, отрыгивают не переварившиеся части съеденной пищи: перья, волосы, косточки, хитиновую оболочку насекомых и т.п. Шаниаз следил, чтобы сокол съедал не только чистое мясо, но также и материал для «погадки». С этой целью он носил в своей сумке скатанные комочки шерсти. Интересно, что сокол, съев положенную порцию мяса, жадно проглатывал и подаваемый ему шерстяной комочек. Этот комочек он отрыгивал на следующее утро перед охотой. До этого момента хозяин носил сокола на кулаке, одетом в кожаную перчатку, и качал его, так как это, по его словам, побуждало птицу скорее отрыгнуть комок. После того как птица отрыгивала, Шаниаз всегда торжественно объявлял нам об этом, как бы оповещая, что сокол готов к охоте и можем отправляться в путь. Вечером, когда мы останавливались на ночлег, Шаниаз находил не твердый, гниловатый пенек саксаула, чтобы птица не повредила своих когтей, и сажал на него сокола. Для этого выбирал защищенное от ветра место, а если такое не находил, то устраивал защиту из куска брезента или чего-то другого. Ночью сокол всегда помещался у изголовья хозяина. Если не было надобности охотиться, сокол сажался на шею верблюда, где густая, свалявшаяся шерсть была для сокола удобным местом.

Шаниаза мы всегда видели впереди нашего каравана. С соколом на кулаке, ружьем на плече и бегущей рядом собакой он разыскивал дичь. Завидев зайца, Шаниаз быстрым движением подбрасывал сокола вверх, освободив его от кожаной петли, которая удерживала птицу за ногу. Сокол тотчас же устремлялась в погоню. Если попадался молодой, неопытный заяц, охота заканчивалась скоро. А вот старые зайцы умели всячески хитро увертываться от преследования сокола. Например, затаиваться в каком-нибудь углублении почвы или делать резкий поворот назад или же забиваться в густой куст и т.п. Сокол, пролетая по прямой линии, терял на короткое время добычу из виду, и иногда этого хватало зайцу, чтобы избежать соколиных когтей и скрыться в необозримых просторах среди барханов или в зарослях. Если заяц забирался в куст, на помощь соколу приходила собака. Она безо всякого труда ловила там зайца. Сокол, нападая на зайца, не впивается в него когтями, а стремится нанести сильный удар сжатыми лапами, используя энергию своего движущегося тела. Потом он хватал оглушенного зайца или же зверек попадал в пасть подоспевшей собаки. Задача охотника — как можно скорее отнять зайца у сокола, чтобы тот не успел насытиться мясом, так как у сокола тогда пропадает желание к дальнейшей охоте. Однако за удачную охоту сокол должен быть обязательно вознагражден; обычно ему давался заячий язык или маленький кусочек мяса.

Наши проводники говорили, что соколы приучаются только к одному виду охоты, например, только на зайцев. Действительно, сокол Шаниаза не обращал никакого внимания на сусликов и других зверьков, хотя их было множество в здешних песках. В то же время, дикие соколы балобаны охотятся как раз на сусликов, хомяков и подобных мелких грызунов, а на лету ловят грачей сорок и других птиц. Небольшие местные зайцы-толаи, которых ловил сокол Шаниаза, были однотонного сероватого окраса с черным пятном на хвосте и очень длинными ушами. Весили они от полутора до двух килограммов и редко больше.

Местной достопримечательностью были дрофы, гораздо менее крупные, чем европейский вид, и особенной окраски, называемые вихляем, джеком, или дрофой-красоткой. Окраска их перьев, особенно сверху, своим рисунком до мелочей совпадала с общим узором пустыни. Вихляй величиной с крупного дворового петуха, но имеет более длинные ноги. Дрофа эта очень пуглива и не подпускала к себе на ружейный выстрел. Несколько раз мы видели проносившихся в небе большие стаи пустынных рябков. Эти птицы размером с голубя, плотного сложения, с короткими ножками, длинными заостренными крыльями, живут вблизи такыров и в солончаках. Они ежедневно летают на водопой за полсотни километров. Благодаря своей выносливости и быстроте полета, этот путь они совершают приблизительно в течение часа. В зарослях саксаула попадались на глаза саксаульные сойки, хорошо бегающие по пескам. Нам удалось шесть соек добыть для музея.

Вечером, останавливаясь на ночлег, мы сразу же развьючивали верблюдов, собирали топливо (саксаул), разводили огонь, кипятили воду для чая, пекли хлеб, готовили дичь и ужинали. Затем препарировали животных, добытых для коллекций. Хлеб из джугаровой (сорговой) муки пёк Шаниаз в золе. Из подстреленных нами на охоте птиц и пойманных соколом или борзой зайцев в котле обычно варился ароматный пилав (плов)…