Вечером, после ужина, отец распечатал письмо от школьного друга-охотника, Владимира Сергеевича. Конверт был с приятной картинкой: речка, челн у берега, и в розовой заре с отблеском на воду пара летящих уток. Отец начал читать письмо сначала про себя, а потом вслух: «...рыба ловилась не ахти, Рось сильно заросла водорослью, провести блесну трудно. Раз, правда, повезло: под лесом, на яме поймал сомка на четыре двести, а то всё щурята ловились. Охота на зайца откроется у нас 12 ноября. Приезжай. Мы с Марусей очень будем ожидать».
— Ну, так как, поедем? — обращается отец ко мне.
— Конечно, — с готовностью отвечаю радостно.
— Так, тогда ты снаряжаешь патроны: ноль, единицу, двойку — три десятка каждому, а я соберу остальное. Обязательно возьмем резиновые сапоги — ходить по пахоте придется. Узнаешь, что такое осенний чернозём!
Я весело принялся готовиться к охотничьей поездке, и неделя промелькнула, как один день…
Пассажирский поезд Киев — Кривой Рог пришел на станцию Корсунь около полуночи. Выбираемся из тесноты и духоты общего вагона. На пустынном перроне нас встретил Владимир Сергеевич, обнял и повел к себе домой. По дороге стал обсуждать с отцом, где завтра будем охотиться. Я с интересом вслушиваюсь в названия сел и урочищ, знакомых мне по рассказам отца. Сошлись на том, что утренней электричкой подъедем в сторону с. Черепин…
В соседней комнате слышен разговор, горит свет. Пора вставать. Мария Ивановна, жена Владимира Сергеевича, насыпает каждому по полной тарелке горячего рисового супа, густо заправленного сметаной и зеленью петрушки. На дворе темно и зябко. Неширокой, пустынной улочкой идем на станцию. Садимся в электричку, идущую в г. Смелу, и через треть часа сходим в Кошмаке. Белесый рассвет только занимается. Складываем ружья, расходимся полем шагов на семьдесят друг от друга, и наша охота начинается. Тянет холодный ветерок, пошевеливая стебли сухого пырея на обочине, донося запахи влажной земли и увядших бурьянов. Перед глазами потянулась неширокая долина. В ней у посадки белой акации стоит одинокая хата-мазанка с соломенной стрехой, рядом сарайчик-хлев; во дворе стожок сена. Невысокий забор из жердей в три нитки опоясывает небольшой огород с яблоней и парой слив. Хозяев не видно, только пестрые куры ходят в огороде. Пересекаем посадку. Две белочки скачут по земле и взбегают на деревья. Как-то странно видеть их здесь, а не в лесу. Подымаемся из долины. По взгорью, наверху пашня. Земля мягкая, но не вязкая. Вдруг слева звучит выстрел. Останавливаюсь. Стрелял отец. Заяц светло-серым комочком катит прямо от нас уже в шагах полтораста.
Мы на куполе возвышенности. Вокруг привольно раскинулась лесостепь с долами и взгорьями, со складками глубоких оврагов, с ручьями, бегущими из оврагов к Роси, с гнездами сельбищ по сторонам долины. Прямо к северу, за рекой, по склону белеют хаты села Гарбузин. Справа, на возвышенности — с. Черепин и высокие тополя вдоль дороги.
Из вершины ближнего оврага, густо поросшего акацией и кленом, в шагах двухстах от нас появляется бурая косуля и не спеша переходит в соседний овраг, пощипывая на ходу зеленую травку. Пашня полого спускается в долину с ручьем. Там, заросли тростников, перемешанных с лозами, желтой лентой вьются посредине у русла, где влажно. Спускаемся в долину по склону. Вдоль зарослей, навстречу нам, приближаются три молодых охотника. Двое лет 25 в фуражках, телогрейках, кирзовых сапогах. Третий, постарше, в ушанке и матросском бушлате. Сбоку из-за спины у него мелькает рыжий лисий хвост. Все трое — братья из с. Черепин. В их карих глазах играет задор и веселость страстных охотников, когда они бойко начинают рассказывать, как взяли лису в вершине ручья по некошеным травам. Видели еще двух зайцев на пашне и стреляли по одному. Теперь пойдут по долине, а потом по кругу к родному селу. Прощаемся, взаимно желая удачи, и держим путь к Роси. Движемся по откосу, поросшему шелковистой, мягкой травой с длинными стеблями. На уступе склона, ближе к верху, одиноко растет невысокое густое дерево узколистого лоха — «дикая маслина». Неумолчный птичий щебет доносится из его кроны. Там прячутся полевые воробьи. Живым ручьем они стекают на соседние травы, снуют по земле, кормясь опавшими семенами. Вдруг разом примолкают и шумно взлетают, прячась в ветви дерева — своей крепости. Вдоль склона на бреющем полете проносится серый ястребок и скрывается в овраге. Пролетел ястреб, и вновь зазвучало «птичье дерево».
Через шагов сто, впереди меня выскакивает заяц и тут же скрывается в рытвине. Снова вижу его уже ниже по склону — мчит мимо дяди Володи. Неожиданно заяц переворачивается, забелев брюшком, и тут же долетает звук выстрела. Сходимся. Владимир Сергеевич говорит, что стрелять было удобно: заяц бежал слева по тропинке в шагах сорока, открыто, по ровному. Советуемся, куда идти дальше. Впереди двумя узкими отрожками начинается большой овраг. Решаем, что я спущусь в него, а старшие пойдут верхом с обеих сторон. Так каждый из нас сможет стрелять перед собой. Начало оврага голо, тут почва при каждом дожде разрушается водой, и грунт сносится по дну оврага в ручей и дальше к Роси. На стенках оврага верхний темный, плодородный слой почвы почти в рост толщиной. Сколько десятков тысячелетий «нарабатывала» его здесь степь?!
Постепенно овраг расширяется, появляются заросли белой акации, клена, тополя, осины, боярышника. Идти могу только по наносному «руслу» из грунта. Овраг перегораживают кое-где упавшие стволы деревьев. Перелезаю через очередной упавший тополь и тут, справа на склоне поднимается заяц. Пока «копаюсь», поворачиваясь на стволе, заяц в три прыжка скрывается в густоте. Выбираюсь на склон оврага с прорезанными водой уступами, поросшими густой травой и небольшими кустиками. Там идти все же легче. Пройдя несколько сот шагов, на противоположной стороне, среди молодых дубков с не опавшими сухими листьями вдруг замечаю лисицу. Быстро прицеливаюсь и стреляю из левого ствола своего «Нандора», заряженного «нулевкой». Лисица стремглав бросается в овраг и скрывается среди зарослей. Попал, не попал? Нужно все-таки пойти посмотреть. Лажу по склону, но ничего не нахожу. Вероятнее всего, промазал, т.к. после выстрела лиса только быстрее помчала, да и расстояние было предельное.
Прошли овраг, вышли к селу Ольховчик. Хаты просторно разбросаны вдоль дороги. Одна мазанка красуется на пригорке свежей белизной стен со светло-синими размашистыми узорами прихотливо свивающихся линий и завитков. Из-под плотной тростниковой стрехи свисают желтые початки подвешенной кукурузы. Моложавая хозяйка в платке и вязаной серой кофте сыпет курам зерно на дворе. Такой диво-хаты я прежде нигде не видел. Узоры на ее стенах походили на разбегающиеся двойные спирали древней расписной керамики или снимков звездных скоплений-галактик. И как бы два мира — Землю и Небо — соединяет эта сельская хата. Миновав село, идем вдоль полотна железной дороги. Вечереет. По железнодорожному мосту переходим р. Рось. Еще немного и будем в пристанционном поселке.
В теплом доме после холодного воздуха мои щеки начинают пылать. Мария Ивановна угощает нас потрясающе вкусным темно-красным борщом, таким, что можно проглотить язык.
— Куда ты так летишь? — останавливает меня отец, — ешь не спеша, никто же не отнимает.
Сосредоточившись на вылавливании вкусной пестрой фасоли, умеряю свой пыл. Владимир Сергеевич спрашивает отца, куда пойдем завтра?
— Давай, может, за Гарбузин, на Нетеребку. Там места поровнее, а вернемся долиной вдоль Роси.
— Хорошо, — охотно соглашается Владимир Сергеевич. — Кстати, в том году, там, под Набутовом я взял зайца на 15 фунтов!
— А это сколько? — спрашиваю.
— Умножь на ноль четыре, — говорит отец.
— Мм, выходит шесть кило. Ого! Так это же не заяц, а конь! Не может быть!
— От чего ж не может! С твоим дедом мы раз взяли 16-ти фунтового у Завадовки, — ответил отец, — неподалеку от тех мест, где мы сегодня ходили.
Старшие стали вспоминать прежние охоты. Владимир Сергеевич рассказал, как в прошлом году охотились в урочище «Дубове». Там смешанный дубово-грабовый лес на холмах у станции Самородня, площадью, примерно, два на три километра.
«Лицензия была на кабана. Собралось восемнадцать наших корсунских охотников. Половина на номера становилась, половина в загон шла, и чередовались. Второй загон стали гнать через камыши старого обсохшего пруда в лес, где стрелки расположились. На соседа справа вышла бродячая собака. Посидела далеко, а потом побежала вдоль линии мимо меня на соседа слева. Тот ее и уложил, — у нас с бродячими собаками строго, как в уставе прописано. Вскоре там же, следом за собакой, на того же стрелка вышел кабан и четыре подсвинка. Сосед с первого выстрела кабана пулей в глаз завалил, а кабанцы бросились назад в загон и разбежались. Зверь двенадцать пудов потянул, еле в машину загрузили. Еще промотстрел у нас в угодьях проводили, на буграх за «сосной» (молодой сосновый лес). Сначала поросенка стрельнули килограмм на сорок, а в последнем загоне я свинью завалил на десять пудов. Стою на номере. Уже шум и голоса гонщиков слышу. Тут, смотрю, на горку из оврага мимо меня, в шагах тридцати пяти, здоровущая серая свинья поднимается. Я ружье плавно к плечу приставил, а она движение мое, видно, заметила и стала за деревом, голова ж на виду. Ну, я под ухо ей выцелил и нажал спуск. Ударил выстрел. Кабаниха дернулась было с места, два шага сделала и рухнула наземь».
Я слушаю — интересно, а глаза слипаются, спать невероятно охота.
— Так, друзья, надо ложиться, завтра рано встаем, — говорит Владимир Сергеевич, поднимаясь из-за стола…
Кажется, только прилегли, а уже пора вставать. Отец уже одет и складывает походный рюкзачок. Пока одеваюсь, кое-как просыпаюсь. Вышли за поселок, перешли по мостику ручей, поднялись на взгорье. Над головой серое небо поздней осени, под ногами просторная пашня и синеющие у горизонта охотничьи дали, которые в юности исходил отец и которыми с ним вместе теперь прохожу я. Минуем небольшую лесопосадку. Начинаются огороды у с. Гарбузин. За селом, куда ни глянь, раскинулось неоглядное поле перепаханной стерни. Стерня желтыми щетками торчит кое-где в бороздах и слышен ее духовитый аромат. Огибаю скирду с подрезанным боком, словно большой ломоть пшеничной паляницы на столе-поле. В полусотне шагов из борозды выскакивает заяц. Два раза стреляю его по ушам в угон. Заяц мчит, не сбавляя хода. Разочаровано смотрю вслед, перезаряжая ружье. Но, что это?! Заяц вдруг подпрыгнул и свалился. Скорее туда. Подбегаю. Ура-а! — лежит на боку сизоспинный русачина…
Меняются картины перед глазами. Сколько не идешь, все дальше и дальше влечет бесконечная дорога охоты. Открываются все новые долины, расстилаются бескрайние поля, поднимаются взгорья с оврагами, тянутся перелески. Кажется, что вон в той западинке обязательно что-то будет. Проходим ее, и манит к себе обширная неудобь с зеленым самосевом сосенок. В густом, побуревшем разнотравье рядком розовеют сухими листьями дубки-погодки. А вон там, из ложка выглядывает лесок-островок, который надо бы тоже захватить. Переменчив лик земли, не постоянна охотничья удача. Вскинувшийся заяц, только мелькнул черно-белыми ушами и пропал в травах. Я только вздрогнул, готовясь выстрелить, но миг упущен. Всё дальше уводит охотничье поле. Тянет плечо ремень с добычей и все настойчивей напоминают о себе уставшие ноги…
В травянистом овраге, с грунтовкой по краю, на склоне, у старой дикой груши — колодезь с журавлем и огорожа из жердей. На конце длинного коромысла с бревнышком-противовесом привязана тонкая жердь, а к ней прибита миска-черпак. Достаем воду — чистую, вкусную, и очень холодную. Пьем медленно, маленькими глотками. Утоляю жажду и думаю: по каким-то признакам определил же кто-то, что именно тут надо было копать до воды. Поодаль криницы устраиваем короткий привал. Подкрепляемся взятым в дорогу припасом: по куску хлеба с тонко нарезанным салом и соленым огурчиком, — вкусно необыкновенно! Пока отдыхаем, отец рассказывает: «Увязался как-то со мной на охоту Скукум — наш большой серый пес-дворовик. Говорили, что у него примесь волчьей крови была. Скукум на охоту ни с кем не ходил, признавал только маму, а тут чего-то со мной пошел. В сосняке, ниже железнодорожного моста, на правом берегу Роси я решил побродить. Был конец ноября, день серенький. Снега не было. В лесу влажно и тихо. Хвоя, как мягкий ковер под ногами. На краю, в не густых соснах поднялся заяц в меру. Я выстрелил, и вижу, ранил его. Скукум тут же в погоню молча припустил. Я — за ними. Да, где же в лесу их найдешь? В раз убежали. Зову собаку — без толку. Проходил я полдня, больше зайцев не видел. Домой пошел. Вскоре приплелся Скукум — пузо бока распирает.
— Ах, паразит! Сожрал моего зайца, — говорю ему, а он хвост опустил и на кухню боком — шасть. Там тепло. Улегся на полу, лапы на стенку опер, отдыхает. Я его журю: что это, мол, за дела — на охоте зайцев жрать? А он глаза жмурит и своим толстым хвостом по полу стучит. Ну что ты ему сделаешь? Только с тех пор со мной на охоту больше ни разу не ходил»…
Владимир Сергеевич достал из сумки три красных душистых яблока пепина-шафрана. Заканчиваем привал и отправляемся снова в путь, повернув теперь к реке. По холму растеклось дугой большое стадо барашков. Передние плотной шеренгой, склонив головы к земле, бойко щиплют невысокую травку. Два пастуха по сторонам отары. У них хороший помощник — небольшой мохнатый черноватый пес. По взмаху руки хозяев он мчит в указанном направлении. Лая, подскакивает вплотную к овцам, те шарахаются, а пес теснит их, заворачивая в нужном направлении.
Потрескивают под ногами сухие стебли залежи. Вздрагиваю от шумного взлета куропаток. Стайка, с дюжину быстрокрылых птиц, уносится вдаль и, покачиваясь на крыльях, планирует над склоном. Борозды пашни густотой линий бегут из-под ног вдаль, плавно повторяя волнистость поля. Далеко впереди завиднелась линия охотников: пятеро идут поперек нашего хода. Впереди них какой-то зверь перемещается. Приблизившись, видим, что это рыскает собака. Вдруг послышался заливистый лай и пес припустил за поднявшимся зайцем. «Ушастый» быстро отрывается от погони и скрывается в складках поля. Собака, растеряно постояв, глядя зайцу вслед, возвращается на зов. Охотники проходят в шагах двухстах перед нами. У одного белеет за плечами заяц. Уже завиднелась широкая долина Роси с ивняками и ветлами вдоль русла. Увядшие травы лугов красят долину в буровато-желтые цвета. За поймой, по возвышенности белеют хаты большого с. Деренкивэць, правее, тянется темно-зеленой густой полосой сосновый лес (где Скукум поймал зайца). Еще дальше виднеются, едва различимые отсюда, решетчатые арки железнодорожного моста, по которому мы вчера переходили на обратном пути речку. Спускаемся по откосу в мокрый кочковатый ольховник. На его краю выскакивает заяц, но никто не успевает выстрелить. Заяц тут же скрылся среди поросших осокой кочек.
Растягиваемся поперек поймы. Иду крайним, вплотную у приречных лозняков, кое-где переплетенных ежевикой. Впереди из зарослей вырывается еще заяц. Бах, бах! «Косой» мчит, отворачивая вправо. Отец замер за кустиком. Вот, вижу, как он вскинул ружье, целится, но что-то долго нет выстрела. Наконец, хлоп! и заяц пошел кувырком. Подходя, поздравляю отца. Он улыбается. Оказывается, не сразу стрелял потому, что зайца скрывала полоса некошеной травы. Весело переговариваясь и уже не расходясь, все вместе идем рядом по луговой дороге.
— Прошли мы сейчас поймой места хорошо мне знакомые, — говорит отец, — и припоминается один случай:
«Лет 15 мне было. Перед самым Рождеством пошел я на охоту сам. Дошел вдоль Роси до ольховника, где мы сегодня в пойму вышли. Излазил его весь, обходил лозняки у реки, и хоть бы одного зайца поднял. Видел только кольцо серых куропаток на голом склоне. Это они, когда сидят-отдыхают, то так держат круговой обзор от ястреба. Обратно я повернул, устал — снегу много было, намаялся. Иду уже огородами. Где нигде стебель бурьяна торчит, а так все бело и голо кругом. Вечереет. Ветерок поземку тянет. Вдруг в шагах двадцати заяц выскакивает и пошел от меня прямо. Я «куцепал» свой -короткоствольную бельгийскую «двадцатку» — вскинул к плечу. Бац! — заяц кувырк и лег. Вот удача! Спешу к нему. Тут, «косой» поднимается и, еле-еле ковыляя, начинает уходить. Я поднажал. Вот-вот догоню, чего стрелять зря! А заяц, ковыляя, все уходит, уходит и за бугорок скрылся. Я скорее туда. Взбегаю, стрелять приготовился, а зайца нет, как сгинул. Все кругом я обходил — нет зайца и всё. Куда он делся?! Хожу, хожу: ни следа, ни зайца. Был, и нет. Совсем уже стемнело, и поплелся я домой с горькой досадой. А что стоило сразу вторым стрельнуть! Так вот»…
Подымаемся на взгорье, минуем первую усадьбу поселка. До хаты Владимира Сергеевича совсем близко.