В двадцатых числах июля мой отец с Юрием Сергеевичем И-вым, товарищем, соседом и сослуживцем, сплыли на челне от Киева до Ржищева. Челн купил Юрий Сергеевич, чтобы в отпуск рыбачить у родителей в Ржищеве.
Из трехдневной поездки отец вернулся уставший, загорелый, с обилием впечатлений. Потом увлеченно рассказывал мне об этом сплаве, а я, затаив дыхание, мечтательно слушал и вживую представлял себе всё происходившее: как плыли, как ночевали, как ловили рыбу нахлыстом. Это путешествие отцу очень понравилось, и в своей записной книжке он отметил: «На следующий год план такой: обязательно иметь челнок и в отпуск выехать за город на постоянное место или же предпринять путешествие вверх или, наоборот, вниз по Днепру».
Прошел год, и в марте 1954 г. отец приобрел моторную лодку. Прежний владелец ее подзапустил и отцу пришлось изрядно повозиться. Каждый выходной он ездил ремонтировать лодку на стоянку в Матвеевском заливе. Иногда брал с собой и меня в «малые» помощники. На ремонт ухлопал и весь свой отпуск, заменяя подгнившие бортовые доски, некоторые шпангоуты и до винтика перебрав мотор. Только в конце августа лодку спустили на воду; до начала ноября мы несколько раз съездили на ней рыбачить в пределах Киева.
Со следующего года отец, мама, я и наши друзья по выходным теперь ездили на лодке отдыхать на Десёнку или в район сел Осокорки, Козин и Вишенки; летние отпуска стали проводить в заливе Раков Рог, располагавшемся на левом берегу Днепра. (Примерно, на десять километров выше устья р. Тетерев). Эти места, залитые теперь водами Киевского водохранилища, оставили у меня самые светлые воспоминания моих юных лет…
Тихое августовское утро. Солнце поднимается над горизонтом. Утренний воздух свеж и прохладен. Густые травы в холодной росе. В семь часов мы выплываем с ночевки в чудесной старице, обрамленной вдоль берегов широкой полосой кувшинок. Вчера мы оставили позади устье чисто-струйной Десны, зеленые кручи лесистого Межигорья, большие старинные села Староселье и Сваромье с высоким холмом-дюной на берегу. Сегодня перед нами снова сверкает речная дорога под безоблачным голубым небом. По левому борту минуем зеленую долину с устьем речки Ирпень. Широкий Днепр за каждым поворотом открывает всё новые и новые прекрасные картины своих берегов. Над речными плёсами кое-где парит скопа — водяной ястреб-рыболов со светлым низом и светлыми пятнами на сгибах крыльев. С обширной илистой отмели величественно поднялся темноперый орлан-белохвост и неспешно полетел над рекой. На косах и по мелководьям, среди кустиков сусака застыли, вытянув шею, стройные серые цапли, высматривая в воде юркую рыбку. Бело-черные красноногие кулики-сороки ходят у воды. Речная крачка в черной шапочке, с красным клювом камнем упала в воду перед лодкой и взлетела с серебристой верховодкой в клюве, а другая с криком погналась за ней, пытаясь отнять добычу.
Плывут мимо речные берега: песчаные, с пологими пляжами или обрывистые, со шнурами лозовых корней. Кое-где темнеют участки болотной глины с глыбами, обвалившимися в воду; изредка показываются красновато-бурые выходы плотного железистого песчаника. Наверху берега поросли пышными кустами краснокорой лозы-шелюги, одиночными осокорями и вербами-ветлами, кое-где собравшимися в небольшие рощи. Часто видны участки суходольных лугов, чередующиеся с зеленотравными понижениями. Кое-где в луга от русла Днепра отходят уютные заливы и старицы, покрытые блестящими, кожистыми, зелеными листьями кувшинок и зарослями стрелолиста у травянистых берегов.
На возвышенных местах, примерно, через 3-5 км, вблизи опасных речных перекатов, стоят домики бакенщиков. Рядом с ними на высокой жерди виден красный вымпел-указатель, на песке лежат запасные бакены, полосатые мерные шесты; под навесами на жердях висят большие керосиновые фонари; у берега причалены весельные лодки. Бакенщики следили за нужной глубиной перекатов и исправностью судоходных знаков, обеспечивая бесперебойность, интенсивного тогда, судоходства по Днепру.
Нас догоняет колесный буксир с вереницей груженых углем барж. Вода кипит под плицами его колес. Шум нарастает; буксир проходит за белым бакеном совсем рядом. Со страхом и восторгом смотрю в колесо парохода, пенящее воду. За ним на тросе тихо скользят попарно баржи, увлекаемые паровой силой буксира.
Изредка на реке видна моторная лодка, а в тени под вербами — брезентовые палатки отдыхающих. Иногда реку пересекают весельные плоскодонки. В них селяне едут за сеном, травой, лозовыми прутьями и жердями или плывут с алюминиевыми бидонами к кошарам за молоком. По отмели разбрелось стадо пестрых коров, некоторые зашли в реку, долго пьют и стоят, отдыхая, в бегущей прохладной струе.
Жарко. Брызганье водой в лодке не освежает и, выбрав песчаный берег, причаливаем, делая перерыв. Заходим в воду, купаемся и плаваем в чистых днепровских струях. Потом обсыхаем на горячем песке или выходим на широкий кошеный луг. В стерне стрекочут разноцветные кобылки и пестрой россыпью скачут из-под ног. Душисто пахнет сено, сложенное уже в большие стога. Стайка ласточек-береговушек с журчащим щебетаньем носится вдоль берегового обрыва, темнеющего овальными норками их гнезд. Освежившись купаньем и поразмяв ноги, снова отправляемся в путь по дороге-реке.
Вдоль нависших над водой кустов левого берега в челне сплывает рыбак. Он ловит длинным лещиновым удилищем поверху, без поплавка и грузила. Видим, как в руках рыбака удилище вдруг сгибается, и рыбак начинает вываживать какую-то рыбу. На оклик отца отвечает, что поймал голавля…
Около пяти часов вечера подъезжаем к заливу Раков Рог. Напротив, на правом берегу Днепра виднеется пристань Боровая и насыпь старой дороги, обрывающаяся у самой воды. Здесь через Днепр был мост, разрушенный в войну. Заплываем в залив. Зеленовато-красноватые листья водяных лилий лежат на поверхности. А среди них красота удивительная — чисто-белые с золотыми тычинками широко раскрытые чашки крупных перистых цветов. Несколько водяных курочек, шлепая по воде лапами, шумно разлетаются под прибрежные кусты белолоза. Залив глубокий, его вода очень чистая; берега негусто поросли небольшими вербами. Кое-где у берега плавает удивительное растение с розетками из резных треугольных листьев — водяной орех-чилим. Теперь, с потеплением климата, он заполонил все днепровские водохранилища.
На следующий день, вечером открытие охоты на уток. Отец и его друг-земляк Георгий Матвеевич собираются. Одевают стиранные армейские галифе и старые туфли для брода; подпоясываются патронташами с патронами в латунных гильзах; сбоку к патронташам цепляют ногавки для носки дичи. Свои охотничьи двустволки 16 калибра вешают на плечи. У отца венгерская курковка «Нандор», у дядя Жоры «Тулка». С благоговением взираю на ружья, — скорее бы мне вырасти и тоже стать охотником. Сегодня отец впервые берет меня, девятилетнего, с собой на охоту. Приказывает все время идти сзади него, справа, не отставая ни на шаг и не вылезать вперед. Втроем мы, наконец, отправляемся. Для меня все необычно, происходит впервые, и яркие впечатления будоражат и переполняют, глубоко врезаясь в память.
Луга уже скошены и кругом высятся копны свежего, душистого сена. У первой же болотины срываются со «жвяканьем» несколько бекасов и вертко разлетаются по сторонам. На мокром лужке подымаем трех дупелей. Подходим к заросшему длинному озеру. Из-за береговых кустов близко вылетают с шумом четыре кряквы. Отец стреляет и сбивает одну. Она падает в заросшее озеро на спину, хорошо видны ее оранжевые лапки. Но утку там не достать, т.к. глубоко и зеленые, плотные заросли телореза покрывают всю поверхность колючей неодолимой щетиной. Я это остро переживаю, не могу с этим смириться и все порываюсь лезть в воду, но отец удерживает меня.
Пока мы, раздумывая, стояли у озера, к нам подошел пастух. На наши расспросы ответил, что всяких озер здесь много, и стал перечислять их называния: Окунёвое, Креточное, Надворное, Усада, Кочемышль; в них ловятся окуни, плотва и язи на личинок ручейника. За утками, сказал, нам лучше пойти вправо, к безымянным небольшим заросшим озерцам удобным для брода. До села Окунинов от сюда километра четыре, и по воскресеньям там бывает базар…
С охоты мы возвращаемся уже в сумерки. С благоговейным трепетом я несу пятерых чирков-трескунков и рыжеватого коростеля на ногавке. У дяди Жоры на боку красуется кряква, тройка чирят и плотный дупель. В ночном небе по сторонам часто слышен свист утиных крыльев. Мне очень хочется увидеть уток, я верчу постоянно головой, но ничего уже не разглядеть в темноте. Хрипло перекликаясь, пролетает где-то пара цапель. Оживленно беседуя о прошедшей охоте, пересекаем луга. Отец вспоминает, как первый раз побывал в этих местах. В сорок девятом году, тоже в августе, он и еще трое заядлых друзей-спиннингистов из политехнического института (КПИ) совершали тогда лодочный поход на веслах. Лодку и челнок завезли на барже до села Ново-Шепеличи на реке Припять. Потом на веслах, под парусом, а где и бурлача из-за встречного ветра, сплывали две недели до Киева, ловя рыбу и охотясь в приглянувшихся местах. Останавливались и здесь, в заливе Раков Рог, напротив пристани Боровой, и место это им очень понравилось…
В лозовом кусте неумолчно стрекочет кузнечик. Звучит мелодичный пересвист куличков-перевозчиков на речных косах, такой привычный тогда для летних вечеров на Днепре. О, эти восхитительные вечера! Воспоминания о них до сих пор согревают душу…
Вот, наконец, и залив. Темнеет на воде наша лодка. Мама и тетя Нина, жена дяди Жоры, уже заждались нас и сразу начинают готовить ужин из добытой дичины. Погасла заря. Ярко и весело горит наш костер. В большом алюминиевом казанке варится вкуснейший суп из чирков. Пламя костра освещает небольшой круг и родные мне лица. Делаю несколько шагов в темноту. Над головой распахивается величавое, таинственное небо с множеством ярких созвездий и густой, светло-дымчатой полосой Млечного Пути. Через простор речной поймы от далекого села еле слышно доносится протяжная песня. Зачарованно слушаю звуки бархатно-ласковой августовской ночи. А завтра будет новый день и новые встречи с чудесной рекой, заливом и лугами…
До восхода солнца иду с отцом на берег Днепра к месту разрушенного в войну моста. Там в воду уходит «гатка» из камней с остатками лозового плетева и старыми сваями. «Гатку» пересекают три протоки, образовав три острова, один за другим. Здесь водилось больше десятка различных видов рыб, в том числе налимы и марена (усач). Много было язей, а голавли почему-то не попадались ни разу. Где быстрые водяные струи свивались над «гаткой» и у свай, были прекрасные места для ловли поверху.
У отца в руках простой нахлыст — легкая, очень гибкая бамбуковая удочка в полторы сажени длиной, с двухаршинным «прививком» из конского волоса, жилковой лесой в два раза длиннее удилища и остро отточенным крючком десятого номера. Насадив на крючок двух кобылок, взмахом назад, вверх и вперед отец посылает насадку метров на десять от берега. На воде расходится кружок от ее падения. Короткая потяжка, и на поверхности воды разбегаются усики от движущейся приманки. Вдруг чмокает рыба и леса начинает отвесно уходить вглубь. Это поклевка! Опустив удилище и сдав лесу, отец, немного выждав, подсекает. Легкое удилище сгибается, его тонкая вершина дрожит от рывков рыбы. Отец удерживает и подтягивает рыбу все ближе. Постепенно он выводит ее к поверхности. Рыба устает, а нахватав ртом воздуха, затихает. Не спеша отец подводит ее к мелкому месту и руками выносит на берег красноперого язя, вспыхнувшего золотистой чешуей под лучами восходящего солнца. С этого дня в нашем садке, сплетенном мной из прутьев краснотала, постоянно плещется несколько язей, а иногда подусты, окуни и густера. Они тоже ловились здесь на кобылок нахлыстом, только вечером, в полводы…
В один из дней отправляемся с отцом на лодке вверх по течению разведать окрестности. Высаживаемся на голый песчаный островок. Там, из песка выступает ствол с остатками сучьев мореного дуба, почерневший от многих лет пребывания в воде. На островке множество разных куликов, крачек и чаек. Птицы взмывают в воздух и носятся с криком над нашими головами. Среди птичьей карусели выделяются крупные пестрые кулики-сороки с черной головой и крыльями, белым низом, ярко-красным клювом и лапками. Прямо на песке среди раскрытых ракушек-перловниц и всякого речного сора лежат пестрые скорлупки яиц чаек и куликов, гнездившихся здесь после половодья. На соседней мели мы пробуем удить рыбу, и на кобылок хорошо берут крупные, брусковатые ельцы, — они любят чистую воду, песчаное дно и течение.
Как-то ночью прошла гроза. Утро было пасмурное. Смотрю в окошко лодочной кабины. На воде видна сетка моросящего дождя, а на берегу — рыжеватая забавная птица размером с водяную курочку, с темной спинкой, зеленоватыми высокими ногами и длинным клювом. Она ходила рядом с лодкой и ловко схватывала водомерок, собравшихся у берега. Отец сказал, что это выпь «волчёк», жительница пойменных лозняков. В другой раз, днем я собирал ежевику среди высоких кустов белолоза и увидел коростеля. Я замер и стал наблюдать за ним. Коростель не спеша прошел мимо в шагах шести, что-то деловито склевывая с земли и ежевичных листьев, смешно вытягиваясь и приподымаясь на ножках, когда замечал что-то повыше…
Опускается тихий вечер. Малиновое солнце садится в синеватую полосу далекого запойменного леса. Становится прохладно. По пышнотравным луговым низинам забелел туманчик. В вечерней тишине громко закрякали утки в заросшем углу залива; им ответили с соседнего озера. Среди широких листьев кубышек плеснула красноперка. Заканчивается еще один наш летний день в пойме реки…
Среди кустарников уже зацветают желтые корзинки душисто-пряной пижмы и синие, заостренные, колосовидные соцветия высокой вероники, напоминая, что оканчивается лето. Приближался день нашего отъезда. За две недели я хорошо изучил окрестности и научился во влажных низинах, под кустами добывать луговых червей с зеленоватым отливом, узнал, когда, где и как ловить какую рыбу, где нарвать молодых листьев лугового щавеля для борща, где собрать ягод ежевики, где собирать хороший сухостой для костра. Утром, за день перед отъездом, отец поймал спиннингом крупного жереха и щуку, а вечером с дядей Жорой, удачно поохотившись, они принесли по крякве и несколько чирков. На следующий день рано с утра мы стали собираться. Я побежал на луг к старой ветле попрощаться. Обошел ее кругом и положил у комля розовую луговую гвоздичку. До свидания, бесконечно прекрасный мир днепровской поймы! До новой встречи!
Один за другим чередой проходили чудесные дни у берегов Днепра. Мне было жаль расставаться с ними, и я вел дневник, к сожалению, очень краткий:
10 августа 1956 г. Когда мы приехали в залив, все ловили рыбу. Наловили рыбы и сварили уху. Мне удалось поймать трех крупных окуней, с ладонь.
11.08, суббота. Утром все ловили рыбу. Наловили и тоже сделали уху. Я ловил днем и поймал две крупных плотвы, одну густеру и маленького окуня. Вечером папа взял меня на охоту. Он убил пять чирков, а дядя Жора трех чирков и крякву. Еще мы видели болотную курочку — это такая маленькая, серая, дикая курочка.
12.08. Я сегодня ловил рыбу. Сегодня не было ничего особенного.
13.08. Со второй половины вчерашнего дня лил дождь. Мы спали как сурки. Утром я ловил рыбу. Поймал одну крупную густеру, пять плотичек и два окуня. На лугу видел коростеля и перепела. Папа застрелил кулика. (Охота тогда разрешалась каждый день с начала сезона).
15.08. Утром рыба совсем не клевала, даже у папы. Только у берега дядя Жора поймал несколько язиков. Ветер был юго-западный. Когда мы вчера поехали из залива к сваям старого моста, мы заехали в рукав. Там видели две стаи уток, по три утки в каждой, и еще видели чибисов. Вечером ловили в проводку. Я поймал одну крупную плотву и одну крупную густеру. Сегодня впервые я ловил нахлыстом. Поймал двух ельцов и одного язика. Видели, как сокол ловил ласточку-береговушку, но не поймал.
16.08. Утром рыба хорошо ловилась нахлыстом, а вечером совсем плохо. Утром был серый день. Я поймал нахлыстом два язика, а в проводку одну крупную густеру и две маленьких. Вечером папа взял меня на охоту. Папа промазал одного коростеля, трех дупелей и трех бекасов; сбил четыре утки, одного коростеля и болотную курочку.
17.08. Я видел чайку-мартына, гнавшуюся за ястребом. Сегодня я поймал пять верховодов и одного язёнка.
18.08. Вечером папа взял меня на охоту. Он убил одного коростеля, а другого ранил; мы искали, но не смогли найти его в густой траве. Дядя Жора ничего не убил, дядя Лёша — чирка, дядя Саша — чирка и «болотную лунь». «Лунь» он дал мне, она не съедобная. (Дяди Лёша и Саша, лет тридцати пяти — соседи-лодочники по берегу).
19.08. Днем я ловил рыбу, поймал пять плотичек и одну густирку, три плотвы были очень крупные. Сегодня ночью была гроза.
21.08. Утром папа ловил спиннингом, поймал одну щуку и жереха. Я ловил в проводку; не поймал ничего. Вечером мы пошли на охоту. Папа убил пять чирков, крякву и курочку «пастушка». Дядя Жора убил крякву и чирков. Вечером была очень сильная гроза.
22.08. В половине одиннадцатого мы выехали в Киев. Приехали в 7 часов вечера.
Еще четыре лета подряд мы ездили в чудесный залив Раков Рог, а в ноябре 1964 г. пойму Днепра от г. Вышгорода до устья реки Припяти начали затапливать воды Киевской ГЭС.
К концу 1960-х, с увеличением объема грузоперевозок между странами СЭВ, намечалось увеличить пропускную способность водной магистрали Днепр-Припять-Неман. Для этого, помимо действующих тогда четырех ГЭС на Днепре и одной строящейся, нужно было возвести еще одну, а также — несколько ГЭС на реке Неман, трех гидроузлов на канале Пинск-Неман и десяток подпорных гидроузлов на реке Припять. Это требовало огромных бюджетных расходов, а плотины на реке Припять привели бы к затоплению значительных пространств Полесья, и грандиозный проект благополучно заглох. Однако, Каневскую ГЭС, последнюю, из намеченных в днепровском каскаде, все же построили.
Когда утвердили ее проект и выделили средства, в октябре 1968 г. начали зачищать под будущее водохранилище пойму Днепра у сел Вишенки и Процев, вырубая пойменные тополевые и дубовые рощи, сгребая бульдозерами лозы. Мы с отцом перестали ездить в эти места, а в августе 1969 г. впервые побывали на Киевском «море». Меня поразили его широкие водные просторы с островами, поросшими рогозом и тростником. Дичи и рыбы тогда развелось там не меряно и ездившие по выходным дням на «море» киевские рыбаки и охотники возвращались с богатой добычей…
Последний раз я охотился на Киевском водохранилище в районе с. Страхолесье, у Домантова острова, в октябре 2005 года. Там тогда водилась еще лысуха, и летала немного кряква. Теперь же с уткой и даже лыской на Киевском «море», говорят, слабо и можно рассчитывать лишь на «северянку» в октябре-ноябре.
За прошедшее с тех пор годы кое-что существенно изменилось. Стало заметно больше любителей природы, но экологическая грамотность возросла не очень. Ведь сжигание полиэтиленовых бутылок на кострах даже по запаху не тянет на оберегание окружающей среды. Появилось много разного типа металлических (перевозимыми на прицепах) и надувных лодок с мощными, малошумными подвесными моторами. За день на таких лодках можно объехать чуть ли не все камыши водохранилища, — возрос «фактор беспокойства». А применение моторизованной техники превращает охоту и рыбалку просто в промысел с элементами браконьерства. На веслах же сегодня плавают лишь единицы мечтателей, воспринимающих охоту и рыбалку как поэзию в гармонии звуков, образов и чувств. Тихий плеск весел или бесшумные шаги, чистый воздух, запахи воды и растений, спокойные картины окружающей природы — вот ощущения, дарящие на отдыхе неизбывную радость природы.
Существенно изменяет теперь окружающую среду и всеобщее потепление климата. В ряде областей Украины наблюдается ныне существенное снижение количества осадков, маловодье, отсутствие весеннего половодья и длительная жара, приводящая к быстрому высыханию рек, озер, лугов и болот. Это, естественно, ведет к сокращению мест обитания дичи и ее численности. Нынче с мая по сентябрь неделями во многих областях стоит жара с температурой воздуха в тени +30 градусов и выше. А в 1960-е годы таких дней за сезон, помнится, бывало всего один-два, обычно, в конце августа. Из-за высыхания грунтов во многих местах к ранее недоступным болотам и озерам теперь везде по лугам проторены проходы и подъезды. Высохли и многие недоступные прежде болотные крепи, в которых водяная дичь могла обитать в полной безопасности.
Что же теперь делать? Надо думать…
